Государство и политика
Найдено цитат по теме: 647
Любовь к родине — первое достоинство цивилизованного человека.
Лучшее средство привить детям любовь к отечеству состоит в том, чтобы эта любовь была у отцов.
Для измены родине нужна чрезвычайная низость души.
Тот, кто не любит свою страну, ничего любить не может.
Всякая благородная личность глубоко сознает свое кровное родство, свои кровные связи с отечеством.
Как птица, покинувшая гнездо, так человек, покинувший место свое.
Есть преступление, которое не искупается, — это измена родине.
Историческое значение каждого русского человека измеряется его заслугами Родине, его человеческое достоинство — силою его патриотизма.
Из родных мест и ворона приятна.
Антисемитизм есть социализм глупцов.
Я склонен думать, что антисемитизм неоспорим, как неоспорима проказа, сифилис, и что мир будет вылечен от этой постыдной болезни только культурой, которая хотя и медленно, но все-таки освобождает нас от болезней и пороков.
Великие нации всегда являются плодом смешения нескольких рас; они подобны хорошей бронзе, в которую входит много металлов.
Правосудие должно было бы существовать между народами, как между гражданами одной и той же страны. Разбойник так же виновен, грабя вместе с шайкой, как если бы грабил один: нация же, объединяющая несправедливую войну, не более, как шайка грабителей.
Самый распространенный вид гордости — национальная гордость.
При завоеваниях недостаточно оставлять покоренному населению его законы, надо еще оставить ему его нравы: народ всегда больше защищает свои нравы, чем свои законы.
В сущности, индивидуальность каждого человека гораздо важнее национальности и в тысячу раз больше, нежели последняя, заслуживает того, чтобы быть принимаемой во внимание.
Индивидуум столь же велик, как нация, если он обладает теми достоинствами, которые делают нацию великой.
Благородное и честное отношение к инородцам всегда и необходимо соединяется с общей прогрессивностью миросозерцания.
Буква I (я) — единственная, которую англичане пишут прописной; я нахожу, что это лучшее выражение их характера.
Космополитизм настолько же выше патриотизма, насколько последний, в свою очередь, выше тех ступеней, которые привели к нему: семейного чувства, родового, любви к родине, расовых и классовых чувств.
Станем ли мы отказываться принять истину из рук англичанина, потому что мы родились во Франции? Это чувство было бы очень недостойно философа. Для мыслящего человека нет ни француза, ни англичанина: кто нас просвещает — наш соотечественник.
Ни прозвание, ни вероисповедание, ни самая кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности... Кто на каком языке думает — тот к тому народу и принадлежит.
Не моря разделяют народы, а невежество, не различие языка, а враждебные отношения.
Истинная национальность состоит не в описании сарафана, но в самом духе народа.
Принцип национальности господствует у людей над принципом внутренней свободы. Народы охотнее согласились бы потерять свои либеральные учреждения, чем утратить свое имя и свою землю.
Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения.
С нации нельзя спороть метку, как с носового платка.
Каждая нация... существует со своими особенными качествами.
Нация — это великая солидарность, устанавливаемая чувством жертв, которые уже сделаны и которые придется сделать впереди.
Нация есть душа, духовный принцип... Как и индивидуум, нация является целью многих усилий и жертв.
У нации своя душа, свое духовное начало.
Нация не нуждается в жестокости, чтобы быть стойкой.
Нация только в том случае обладает характером, если она свободна.
Для нации, дорожащей своей честью, — или даже своими интересами, нераздельными с честью, — очень важно заручиться со стороны соседних наций хорошим мнением во всем, что касается справедливости, великодушия, умеренности.
Нация не может погибнуть, кроме как от самоубийства.
Национализм стремится заворожить нас видением государства, причиняющего бесконечное беспокойство; эта утопия, воплощенная на земле, могла бы оказать спасительное действие, состоящее в том, что все станут стремиться создать — и в конце концов создадут — ее противоположность.
Любовь или ненависть народов не должна быть законом твоей любви или ненависти: исследуй, справедливы ли они.
Моя любовь к отечеству не заставляет меня закрывать глаза на заслуги иностранцев. Напротив, чем больше я люблю отечество, тем больше я стремлюсь обогатить мою страну сокровищами, извлеченными не из его недр.
Можно состариться и не узнать, что любишь отечество; но для этого надо остаться в нем. Суть весны мы познаем зимой, за печкой поются лучшие майские песни.
Мудрый чувствует себя, как дома, в каждой стране; отечеством для благородной души служит вся Вселенная.
Отечество раба там, где палка.
Отечество создал прах умерших.
Что такое отечество? Это — сумма экономических, юридических, политических и т. п. фактов и идей, завещанных нам отцами.
Только свободный гражданин имеет отечество; раб, крепостной, подданный деспота имеют лишь родину. Поэтому-то патриотизм достиг наивысшего развития у свободных народов древности и нового времени.
Когда свобода исчезла, остается еще страна, но отечества уже нет.
Патриотизм является коррективом суеверия: чем более мы преданы нашей стране, тем менее мы преданы нашей секте.
В человеке порядочном патриотизм есть ничто иное, как желание трудиться на пользу своей страны, и происходит он ни от чего другого, как от желания делать добро, сколько возможно больше и сколько возможно лучше.
Самое последнее, зачем бы я гнался, это похвала ярого патриота, то есть такого патриота, который хотел бы заставить меня забыть, что я должен быть гражданином всего мира.
Кто хорошо служит своей родине, не нуждается в предках.
С несправедливой родиной поступай, как с мачехой: храни молчание.
Существует ли более сильное и более мучительное страдание, чем бегство из родной страны.
Всякое международное соперничество и национальный индивидуализм есть противоречие и помеха бессознательному стремлению народов к отдаленному идеалу мирового братства.
Можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя.
У всех нас есть умственная родина, как есть и территориальная. И в той, и другой у вас есть сограждане и братья, к которым нас влечет естественная симпатия.
Человеческое единство сможет реализоваться в виде свободной федерации автономных наций, отвергающих насилие, подчиняющихся общим постановлениям права. Это — не уничтожение отечеств, а их облагораживание. Они возвышаются до человечества, ничего не теряя в своей независимости, своей оригинальности, свободе своего гения.
Можно не быть связанным с народом ни одной каплей крови и в то же время перенять его характер со всеми преимуществами и недостатками, если только воспитываться и жить в его среде.
Человек принадлежит своему веку и своей расе даже тогда, когда борется против своего века и своей расы.
Нельзя служить своему народу, будучи несправедливым по отношению к другому народу. Разве эгоизм государства не такой же порок, как эгоизм отдельного человека? Разве справедливость перестает быть добродетелью, если ее применить к другому народу?..
Патриотизм не должен ослеплять нас: любовь к отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсть.
Нравственная обязанность настоящего патриота — служить народу в человечестве и человечеству в народе.
Родина есть живой дух народа, пребывание в котором дает твердое ощущение его блага и правоты.
Прежде всего ты обязан своей родине, как и своим друзьям, — правдой.
Любят родину не за то, что она велика, а за то, что своя.
Любовь к родине совместима с любовью ко всему миру.
Любовь к родине не знает границ.
Без подлинной любви к человечеству нет подлинной любви к родине.
Религия грядущего общественного пересоздания — одна религия, которую я завещаю тебе. Она без рая, без вознаграждения, кроме собственного сознания, кроме совести...
Либералы всех стран, со времен Реставрации, звали народы на низвержение монархически-феодального устройства во имя равенства, во имя слез несчастного, во имя страданий притесненного, во имя голода неимущего, они радовались, гоняя до упаду министров, от которых требовали неудобоисполнимого, они радовались, когда одна феодальная подставка падала за другой, и до того увлеклись наконец, что перешли собственные желания. Они опомнились, когда из-за полуразрушенных стен явился — не в книгах, не в парламентской болтовне, не в филантропических разглагольствованиях, а на самом деле — пролетарий, работник с топором и с черными руками, голодный и едва одетый рубищем. Этот "несчастный, обделенный брат", о котором столько говорили, которого так жалели, спросил наконец, где же его доля во всех благах, в чем его свобода, его равенство, его братство. Либералы удивились дерзости и неблагодарности работника, взяли приступом улицы Парижа, покрыли их трупами и спрятались от брата за штыками осадного положения, спасая цивилизацию и порядок.
Я не знаю в истории такого удушливого времени; была борьба, страдания и прежде, но была еще какая-нибудь замена, можно было погибнуть — по крайней мере с верой, — нам не за что умирать и не для чего жить.. самое время наслаждаться жизнью!
Руссо и его ученики воображали, что если их идеи братства и не осуществляются, то это от материальных препятствий. ...Какое счастье, что все эти энтузиасты давно были схоронены! Им бы пришлось увидеть, что дело их не продвинулось ни на вершок, что их идеалы так и остались идеалами, что недостаточно разобрать по камешкам Бастилию, чтоб сделать колодников свободными людьми.
Роковая ошибка их (реформаторов-революционеров — прим. ред) состоит в том, что увлеченные благородной любовью к ближнему, к свободе, увлеченные нетерпением и негодованием, они бросились освобождать людей прежде, нежели сами освободились; они нашли в себе силу порвать железные грубые цепи, не замечая того, что стены тюрьмы остались. Они хотят, не меняя стен, дать им иное назначение, как будто план острога может годиться для свободной жизни.
Демократия — по преимуществу настоящее; это борьба, отрицание иерархии, общественной неправды, развившейся в прошедшем; очистительный огонь, который сожжет отжившие формы и, разумеется, потухнет, когда сжигаемое кончится. Демократия не может ничего создать, это не ее дело, она будет нелепостью после смерти последнего врага; демократы только знают (говоря словами Кромвеля), чего не хотят; чего они хотят, они не знают.
Исполнение социализма представляет также неожиданное сочетание отвлеченного учения с существующими фактами. Жизнь осуществляет только ту сторону мысли, которая находит себе почву, да и почва при этом не остается страдательным носителем, а дает свои соки, вносит свои элементы. Новое, возникающее из борьбы утопий и консерватизма, входит в жизнь не так, как его ожидала та или другая сторона; оно является переработанным, иным, составленным из воспоминаний и надежд, из существующего и водворяемого, из преданий и возникновений, из верований и знаний, из отживших римлян и неживших германцев, соединяемых одной церковью, чуждой им обоим. Идеалы, теоретические построения вообще никогда не осуществляются так, как они носятся в нашем уме.
Фашистский протест всегда возникает там, где из-за страха перед истиной революционная эмоция искажается, принимая иллюзорный характер.
В силу многовекового угнетения массы не в состоянии распорядиться свободой.
Дилемма заключается в следующем. Истины бесполезны, когда нет власти для осуществления их на практике. Они остаются чисто теоретическими. ...Диктаторская власть и истина не могут сосуществовать. Они представляют собой взаимоисключающие явления.
Право на счастье ...ты (человек — ред.) завоевал, проливая свою кровь в борьбе на баррикадах в Париже и Вене, в сраженьях гражданской войны в США, совершая революцию в России. Но твой Париж кончился с приходом Петена и Лаваля, твоя Вена — с приходом Гитлера, твоя Россия с приходом Сталина, а твоя Америка имеет все шансы кончиться с приходом Ку-Клукс-Клана. Для тебя всегда было легче завоевать свободу, чем удержать ее. Все это мне известно уже давно. Но чего я не могу понять, так это то, почему снова и снова выбираясь с кровавыми боями из одного болота, ты обязательно погружаешься в новое болото, еще хуже предыдущего. Затем, тщательно и осторожно осматриваясь вокруг себя, я постепенно пришел к выводу: твой главный поработитель — ты сам. ...Никто больше не виновен!
Коммунисты были бы последними, кто стал бы против этого (уничтожения частной собственности мирным путем — ред.) возражать. Но... развитие пролетариата почти во всех цивилизованных странах насильственно подавляется, и тем самым противники коммунизма изо всех сил работают на революцию.
Революции — локомотивы истории.
Все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.
Нет дела, коего устройство было бы труднее, веление опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые. Холодность же эта объясняется отчасти страхом перед противником, на чьей стороне — законы; отчасти недоверчивостью людей, которые на самом деле не верят в новое, пока оно не закреплено положительным опытом. Когда приверженцы старого видят возможность действовать, они нападают с ожесточением, тогда как сторонники нового обороняются вяло.
Хотя новые порядки и изменяют сознание людей, надлежит стараться, чтобы в своем изменении порядки сохраняли как можно больше от старого.
Весьма сомнительно, может ли изменение действующего закона, каков бы он ни был, принести столь очевидную пользу, чтобы перевесить то зло, которое возникает, если его потревожить; ведь государство можно в некоторых отношениях уподобить строению, сложенному из отдельных, связанных между собой частей, вследствие чего нельзя хоть немного поколебать даже одну из них без того, чтобы это не отразилось на целом.
Хорошо бы людям, вводя новшества, брать пример с самого времени, которое производит поистине великие перемены, но исподволь и едва заметно; ибо иначе все новое будет неожиданным. И всегда новшество одним на руку, а другим на беду...
Человеческая природа будет постоянно возмущаться против деспотического правления.
Революции и революционные потрясения, конечно, являются для общества бедствиями, и потому оно может прибегать к ним только для достижения достаточно значительного прочного и продолжительного благополучия, возмещающего временное нарушение спокойствия.
Подобно живым организмам, общества переживают кризисы, моменты безумия, революции, изменения форм своей жизни; они рождаются, растут, умирают, переходят от здоровья к болезни, а от болезни — к здоровью, наконец, как и все существа человеческого рода, они имеют детство, юность, зрелый возраст, дряхлость и смерть.
Я, конечно, не могу сказать, будет ли лучше, если все будет по-иному, но вот что я могу утверждать: все должно быть по иному, если все должно стать лучше.
Не будем противополагать бесполезного и часто опасного сопротивления неизбежным следствиям прогресса просвещения, но будем лишь крайне осторожно изменять наши учреждения и обычаи, к которым мы давно уже применились. Мы хорошо знаем по опыту прошлого те неудобства, которые они представляют, но мы не знаем, как велико будет зло, которое может причинить их изменение. При такой неизвестности теория вероятностей предписывает избегать всякого изменения; особенно следует избегать внезапных изменений, которые в нравственном порядке, как и в физическом, никогда не происходят без большой потери живой силы.
Борьба старого, устоявшегося, постоянного с развитием, разработкой и преобразованием — всегда одна и та же. Из всякого порядка получается под конец педантизм; чтобы избавиться от последнего, разрушают первый, и так идет некоторое время, пока не замечают, что надо опять установить порядок.
Государство и все человеческие установления, являющиеся голым средством, стремятся к своему собственному уничтожению: цель всякого правительства — сделать правительство излишним.
Во всемирной истории благодаря действиям людей вообще получаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся.
Бедняк, стремящийся к малой доле достатка, которого вам девать некуда, бывает иногда жесток, это верно, но никогда не будет так жесток, как жестоки были ваши отцы, те именно, кто сделал из вас то, что вы есть, кто наделил вас тем, чем вы владеете.
Социализм восторжествует, но не потому что прав, а потому что борющиеся с ним не правы.
Общество заставляют двигаться вперед не те, кто колеблется между истиной и ложью, эти плясуны на канате, а люди принципиальные. Логика золотой середины может поэтому в лучшем случае поддерживать некоторое время существование общества, но она никогда ни на шаг не двинет его вперед. Плодотворен один лишь фанатизм совершенства, страстное стремление к истинному и прекрасному.
Даже когда народ пятится, он гонится за идеалом — и верит всегда в некое "вперед".
Во всяком движении, во всякой идейной борьбе существует известная категория путаных голов, которые чувствуют себя совсем хорошо только в мутной воде.
Анархия и рабство — два карающих бича, которые ждут случая, чтобы наказать за ошибки королей или за буйство народы.
Главное средство уменьшить бедность народа, это — сократить чрезмерный избыток богатых людей.
Общественные бедствия тем пагубнее, что они никого не учат и не исправляют.