Годы жизни: 1741 г. - 1794 г.
Французский писатель-моралист.
Цитаты автора
Найдено цитат автора: 139
Сочетать снисходительное презрение с сарказмом веселья — вот лучшая философия для этого мира.
Было бы очень хорошо, если бы люди умели совмещать в себе такие противоположные свойства, как любовь к добродетели и равнодушие к общественному мнению, рвение к труду и равнодушие к славе.
Бывают времена, когда нет мнения зловреднее, чем общественное мнение.
Общественное мнение — это судебная инстанция такого рода, что порядочному человеку не подобает ни слепо верить его приговорам, ни бесповоротно их отвергать.
Вот превосходное правило, которым следует руководствоваться в искусстве насмешки и шутки: осмеивать и вышучивать надо так, чтобы осмеянный не мог рассердиться; в противном случае считайте, что шутка не удалась.
В серьезных делах люди выказывают себя такими, какими им подобает выглядеть; в мелочах — такими, какие они есть.
Почти все люди — рабы, и это объясняется той же причиной, какой спартанцы объясняли приниженность персов: они не в силах произнести слово "нет". Умение произносить его и умение жить уединенно — вот способы, какими только и можно отстоять свою независимость и свою личность.
И дурные люди совершают иногда хорошие поступки: они словно хотят проверить, впрямь ли это так приятно, как утверждают люди порядочные.
Убеждение — это совесть разума.
Кто слишком усердно убеждает, тот никого не убедит.
Из всех разновидностей лицемерия самая пристойная — это ложная скромность.
Клевета похожа на докучую осу: если у вас нет уверенности, что вы тут же на месте убьете ос, то и отгонять ее не пытайтесь, не то она вновь нападет на вас с еще большей яростью.
Чувство, которое человек в большинстве случаев испытывает к своему благодетелю, похоже на его признательность зубодеру. Он говорит себе, что ему сделали добро, избавили от страданий, но тут же вспоминает, как это было больно, и уже не питает к своему спасителю особой нежности.
Считается признанным, что люди привязываются к тем, кому они помогли. Это говорит о доброте природы: способность любить — вот поистине заслуженная награда за благое дело.
В уединении мы счастливей, чем в обществе. И не потому ли, что наедине с собой мы думаем о предметах неодушевленных, а среди людей — о людях?
Умение нравиться обычно считают отличным способом преуспеть, однако умением скучать можно добиться еще большего успеха: к нему, в общем, и сводится искусство преуспевать, равно как и кружить головы женщинам.
Для души и разума нерешительность и колебания — то же, что допрос с пристрастием для тела.
Созерцательная жизнь часто очень безрадостна. Нужно больше действовать, меньше думать и не быть сторонним свидетелем собственной жизни.
Слишком большие достоинства подчас делают человека непригодным для общества: на рынок не ходят с золотыми слитками — там нужна разменная монета, в особенности мелочь.
Стоит ли исправлять человека, чьи пороки невыносимы для общества? Не проще ли излечить от слабодушия тех, кто его терпит?
Наша беда — в отсутствии у нас твердого и ясного представления о том, что мы такое, поэтому самое разумное — быть поскромнее, то есть по-настоящему быть самими собой.
Тщеславие — свойство натур слабых непорочных, тогда как разумное самолюбие присуще людям вполне порядочным.
Людей безрассудных больше, чем мудрецов, и даже в мудреце больше безрассудства, чем мудрости.
Мы и не представляем себе, сколько нужно ума, чтобы не казаться смешным!
Глупость не была бы подлинной глупостью, если бы не боялась ума. Порок не был бы подлинным пороком, если бы не питал ненависти к добродетели.
Природа устроила так, что питать иллюзии свойственно не только безумцам, но и мудрецам: в противном случае последние слишком сильно страдали бы от собственной мудрости.
Постигая зло, заложенное в природе, преисполняешься презрения к смерти; постигая пороки общества, научаешься презирать жизнь.
Слабовольные люди — это легкая кавалерия армии дурных людей: они приносят больше вреда, чем сама армия, потому что все разоряют и опустошают.
Человек бедный, но независимый состоит на побегушках только у собственной нужды; человек богатый, но зависимый — на побегушках у другого человека, а то и у нескольких сразу.
Мужчина охладевает к женщине, которая слишком сильно его любит. Видимо, с сердечными чувствами дело обстоит как с благодеяниями: кто не в состоянии отплатить за них, тот становится неблагодарным.
В большинстве случаев светское общество ожесточает человека; тот же, кто не способен ожесточиться, вынужден приучать себя к напускной бесчувственности, иначе его непременно будут обманывать и мужчины и женщины. Даже краткое пребывание в свете оставляет в порядочном человеке горький и печальный осадок; оно хорошо лишь тем, что после него уединение кажется особенно приятным.
О людях, живущих уединенно, порою говорят: "Они не любят общества". Во многих случаях это все равно, что сказать о ком-нибудь: "Он не любит гулять" — на том лишь основании, что человек не склонен бродить ночью по разбойничьим вертепам.
Бывают люди неприятные в обхождении, но не вынуждающие ближних вести себя так же, как они; поэтому мы подчас легко переносим их общество. Бывают и другие, не только нелюбезные сами по себе, но одним своим присутствием уже мешающие проявлять любезность всем остальным; такие люди совершенно невыносимы. Вот почему мы так избегаем педантов.
Судьи по уголовным и гражданским делам, начальник полиции и многие другие должностные лица, чья обязанность — блюсти установленный порядок, почти всегда видят людей в самом мрачном свете. Они полагают, что изучили общество, хотя знают только его подонки.
Светские люди в большинстве своем живут так легкомысленно и бездумно, что вовсе не знают того самого света, который постоянно у них перед глазами...
Вот человек, неспособный снискать уважение к себе. Значит, ему остается одно: сначала сделать карьеру, потом окружить себя всякой сволочью.
Я знавал мужчин, которые не отличались особой широтой и возвышенностью взглядов, но были наделены умом простым и здравым. Этого же ума им хватало на то, чтобы должным образом оценить людскую глупость и тщеславие, привить себе чувство собственного достоинства и научиться уважать его в ближнем. Я знавал женщин, наделенных примерно такими же свойствами; возвыситься до подобных представлений им помогла подлинная и вовремя пришедшая любовь. Из двух этих наблюдений следует, что те, кто придает слишком большое значение людским глупостям и тщеславным затеям, представляют собой наихудшую разновидность человеческой породы.
Люди делятся на две части: у одной, меньшей, есть обед, но нет аппетита; у другой, большей, — отличный аппетит, но нет обеда.
Людей, которые ни к чему не подлаживаются, живут как им велит сердце, поступают согласно своим правилам и чувствам, — вот кого мне почти не доводилось встречать.
Чтобы не привлекать к себе взглядов и внимания, иной человек подавляет свою истинную натуру...
Подлец, а подчас и дурак, чаще преуспевают в свете, нежели человек порядочный и умный: подлецам и дуракам легче подладиться к тону и повадкам высшего общества, где, как правило, царят лишь подлость и глупость, между тем как люди порядочные и здравомыслящие не сразу находят с ними общий язык, а потому теряют драгоценное время и остаются ни с чем.
Бывают люди, которые хотят первенствовать и возвышаться над остальными, чего бы это ни стоило. Им важно одно — быть всегда на виду, как ярмарочный зазывала на подмостках; они согласны взойти на что угодно — на сцену, на трон, на плаху, лишь бы приковать к себе все взгляды.
Стоит светским людям собраться где-нибудь в толпу, как они уже мнят, что находятся в обществе.
Если бы человек неумный мог понять изящество, утонченность, широту и прочие достоинства чужого ума и умел высказать это понимание, многие искали бы общества такого человека, даже при том, что сам он неспособен сказать ничего умного. Это относится и к душевным свойствам.
Три четверти безумств на поверку оказываются просто глупостями.
Не следует избегать общения с теми, кто неспособен оценить нас по достоинству: такое стремление свидетельствовало бы о чрезмерном и болезненном самолюбии. Однако свою частную жизнь следует проводить только с теми, кто знает нам истинную цену.
Умение вскользь обронить фразу — один из важнейших секретов светского красноречия.
Слишком высокие качества делают человека менее пригодным для общества. На рынок выходят не с большими слитками золота, а с серебром и медью.
Сперва нужно быть справедливым, а уже потом великодушным; сперва нужно обзавестись рубашками, а потом уже кружевами.
Человек, несокрушимый в добродетели, равно отвергает и славу, и богатство, обрекая себя безвестности или нужде, а иногда тому и другому.
Человек без характера — это не человек, а неодушевленный предмет.
Добродетели иных людей сверкают в частной жизни ярче, нежели они сверкали бы на поприще общественных добродетелей. Оправа лишила бы их блеска. Чем прекраснее бриллиант, тем она должна быть незаметней, ибо чем она богаче, тем меньше бросается в глаза сам камень.
Можно составить списочек под таким заглавием: "Пороки, необходимые для успеха в хорошем обществе". Не худо прибавить к нему и другой: "Посредственные достоинства, годные для той же цели".
Разговор подобен плаванию: вы даже не замечаете, что корабль отчалил, и, лишь выйдя в открытое море, убеждаетесь, что покинули сушу.
Иной раз довольно не примириться с высокомерием и чванством, чтобы обратить их в ничто; порой их довольно не заметить, чтобы они стали безвредны.
Убеждения людей похожи на карты и прочие игры. Иные из них еще на моей памяти считались опасными и слишком дерзкими, а теперь они общепризнаны, почти тривиальны и распространены даже среди людей, мало их достойных. Точно так же убеждения, которые ныне мы именуем смелыми, нашим потомкам покажутся робкими и заурядными.
Выслушать чужую тайну — это все равно, что принять вещь в заклад.
Хороший вкус, такт и воспитанность связаны между собой куда теснее, чем желательно считать литературной братии. Такт — это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность — хороший вкус в беседах и речах.
Наш разум приносит нам подчас не меньше горя, чем наши страсти...
Люди извращают свою душу, совесть, разум точно так же, как портят себе желудок.
Наименее полезно прожит тот день, который мы провели, ни разу не засмеявшись.
Между злобным остряком и благородным, доброжелательным остроумцем та же разница, что между наемным убийцей и светским человеком, хорошо владеющим шпагой.
Кто недостаточно остер умом, чтобы вовремя отшутиться, тот часто вынужден либо лгать, либо пускаться в скучнейшие рассуждения. Выбор не из приятных: избежать его порядочному человеку обычно помогают обходительность и веселость.
Кто-то сравнил неумелого благотворителя с козой, которая сперва дает себя подоить, а потом, по безмозглости своей, опрокидывает подойник.
Порядочному человеку не подобает гнаться за всеобщим уважением; пусть оно придет к нему само собою и, так сказать, помимо его воли: тот, кто старается снискать уважение, сразу выдает свою подлинную натуру.
Кто не хочет быть фигляром, пусть избегает подмостков: взобравшись на них не фиглярствовать уже нельзя, иначе публика забросает вас камнями.
Чтобы жизнь не казалась невыносимой, надо приучить себя к двум вещам: к ранам, которые наносит время, и к несправедливостям, которые чинят люди.
Скажем прямо: счастливо живет в свете только тот, кто полностью умертвил некоторые стороны своей души.
Имеются три вида друзей: друзья, которые вас любят, друзья, которые к вам безразличны, и друзья, которые вас ненавидят.
Людская дружба в большинстве случаев порастает множеством колючих "если" и "но" и в конце концов переходит в обыкновенные приятельские отношения, которые держатся только благодаря недомолвкам.
Когда человек принимает решение вести дружбу лишь с теми людьми, которые хотят и могут общаться с ним в согласии с требованиями нравственности, добродетели, разума и правды... он быстро убеждается, что остался почти в полном одиночестве.
Светские знакомства, приятельские отношения и т.д. — все это в большинстве случаев имеет такое же касательство к дружбе, как волокитство к любви.
Пылкую и нежную дружбу можно ранить даже лепестком розы.
Новые друзья, которыми мы обзаводимся в зрелом возрасте, пытаясь заменить ими утраченных, в сравнении со старыми нашими друзьями все равно что стеклянные глаза, искусственные зубы и деревянные ноги в сравнении с настоящими глазами, собственными зубами и ногами из плоти и крови.
Больше всего врагов наживает себе в свете человек, который прямодушен, горд, щепетилен и предпочитает принимать всех за то, что они есть, а не за то, чем они никогда не были.
Та женщина, которая ценит в себе не столько красоту, сколько свойства души и ума, на голову выше других женщин; та, что больше всего ценит красоту, похожа на всех своих сестер, а та, что свою знатность или титул ценит больше, чем даже красоту, ниже других женщин, да, пожалуй, и не женщина вовсе.
Одна умная женщина бросила мне как-то фразу, которая, возможно, проливает свет на природу слабого пола: "Когда женщина выбирает себе любовника, ей не так важно, нравится ли он ей, как нравится ли он другим женщинам".
Мужчины живут в мире с женщинами точно так же, как европейцы с индусами: это вооруженный мир.
Будь вы тысячу раз милы и порядочны, люби вы совершеннейшую из женщин, все равно вам придется прощать ей либо вашего предшественника, либо преемника.
Существует поговорка, что самая красивая женщина не может дать больше, чем имеет. Это кругом неверно: она дает мужчине решительно все, чего он от нее ждет, ибо в отношениях такого рода цену получаемому назначает воображение.
По тому, как самолюбивы женщины пожилые, которые уже никому не нравятся, можно судить, каково было их самолюбие в молодые годы.
Наряд — предисловие к женщине, а иногда и вся книга.
Общение с женщинами завлекательно тем, что в нем всегда есть множество недомолвок, а недомолвки, стеснительные или, во всяком случае, докучные между мужчинами, весьма приятная приправа в отношениях мужчины с женщиной.
Как бы плохо мужчина ни думал о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже.
Любовь как прилипчивая болезнь: чем больше ее боишься, тем скорее подхватишь.
Отнимите у любви самолюбие — и что же останется? Почти ничего! Очистите ее от тщеславия — и она уподобится выздоравливающему человеку, который от слабости еле волочит ноги.
Любовь — единственное чувство, в котором все истинно и все лживо; скажи о ней любую нелепость — и она окажется правдой.
Женщинам свойственны прихоти, увлечения, иногда склонности, порою они даже способны возвыситься до настоящей страсти, но преданность им почти не доступна. Они взывают к нашим слабостям и безрассудству, но отнюдь не к нашему разуму. С мужчинами их связывает телесное притяжение, а никак не родство душ, сердец, натур. Доказательством этому служит их равнодушие к мужчинам за сорок, присущее даже тем из них, что сами не моложе...
Влюбленный человек всегда силится превзойти самого себя в приятности, поэтому влюбленные большею частью так смешны.
Любовь, по-видимому, не ищет подлинных совершенств; более того, она их как бы побаивается:ей нужны лишь те совершенства, которые творит и придумывает она сама. В этом она подобна королям: они признают великими только тех, кого сами и возвеличили.
Всякий раз, когда я вижу женщин, да и мужчин, слепо кем-то увлеченных, я перестаю верить в их способность глубоко чувствовать. Это правило меня еще ни разу не обмануло.
Сперва любовь, потом брак: сперва пламя, потом дым.
Даже в те года, когда красота уже блекнет, женщина все еще может быть привлекательной; однако пустые притязания делают ее несчастной или смешной...
Удачен лишь разумный брак, увлекателен лишь безрассудный. Любой другой построен на низменном расчете.
Братья столь редко живут в согласии между собой, что до нас дошло только одно предание о двух братьях-друзьях, да и то оно гласит, будто они никогда не встречались, ибо в то время как один из них жил на земле, другой пребывал в Елисейских полях; таким образом, у них не было повода для раздоров и ссор.
Богатство со всеми его пышными декорациями превращает жизнь в некий спектакль, и как бы ни был порядочен человек, живущий среди этих декораций, он в конце концов становится комедиантом.
По-настоящему мы знаем лишь тех, кого хорошо изучили; людей же, достойных изучения, очень мало. Отсюда следует, что человеку подлинно выдающемуся не стоит, в общем, стремиться к тому, чтобы его узнали. Он понимает, что оценить его могут лишь немногие и что у каждого из этих немногих есть свои пристрастия, самолюбие, расчеты, мешающие им уделять его дарованиям столько внимания, сколько они заслуживают.
Чтобы постичь человека до конца, нужно преодолеть ту неприязнь, которую он в нас вызывает: нельзя стать искусным анатомом, пока не научишься взирать без гадливости на человеческое тело и его органы.
У иных людей остроумие (инструмент, пригодный в любом деле) — это всего лишь природный дар, который деспотически завладевает ими и уже не подвластен ни их воле, ни разуму.
Человек без твердых правил почти всегда лишен характера: будь у него характер, он почувствовал бы, как необходимы ему правила.