Люди
Найдено цитат по теме: 3061
Бойся клеветника как злого врага.
Клевета ужасна потому, что жертвой ее несправедливости является один, а творят эту несправедливость двое: тот, кто распространяет клевету, и тот, кто ей верит.
Клевета — порок, обладающий необычными свойствами: стремясь умертвить ее, вы тем самым поддерживаете ее жизнь; оставьте ее в покое — она умрет сама.
Самый лучший ответ на клевету — молчаливое презрение к ней.
Пренебреги клеветой — и она зачахнет.
Клеветы и злоречия надо остерегаться, как ядовитого червя на розе, — они скрыты тонкими и лощеными оборотами.
Всякая сплетня представляет собой личное признание либо в злобности, либо в слабоумии.
Сплетня служит утешением для женщин, которых более не любят и за которыми более не ухаживают.
Мнения, которые мы высказываем о других, свидетельствуют о том, что представляем из себя мы сами.
Люди недалекие обычно осуждают все, что выходит за пределы их кругозора.
Мы часто краснеем из-за бесстыдства другого, который обвиняет нас в чем-либо.
Северный ветер производит дождь, а тайный язык — недовольные лица.
Посредственность обыкновенно осуждает все, что выше его понимания.
Для писателей, вероятно, не существует ада на том свете: критики и издатели причиняют им столько мук на этом свете.
Я получал и еще получаю много анонимных писем. Я бесконечно предпочитаю их другим письмам; первые имеют большое преимущество: на них не обязательно отвечать, к ним очень скоро делаешься равнодушным и очень скоро даже совсем забываешь их.
Дурные вести бегут, хорошие плетутся, прихрамывая.
Не говори ничего дурного о ком-либо, если точно не знаешь этого, а если и знаешь, то спроси себя: почему я это говорю?
Зависть, преследующая прославленные имена, умирает, это правда; но она оставляет после себя клевету, которая никогда не умирает.
Зависть подобна лучам солнца, сильнее освещающим холмы, нежели равнины. Поэтому и поднимающиеся незаметно менее подвергаются зависти, чем выскакивающие разом, как бы одним прыжком.
Зависть не сумела бы спрятаться: она обвиняет и судит без доказательств, она приумножает недостатки, дает малейшим ошибкам громкие названия; язык ее исполнен желчи, преувеличения и несправедливости.
Заговоры, составляемые мелкими умами против человека, явившегося в свет со славою, только удостоверяют гениальность этого человека.
Современники судят скорее человека, чем его заслуги, потомство оценивает больше заслуги, чем человека.
Злословец есть самый лютый из диких зверей, а льстец — самый опасный из ручных животных.
Троих язвит злословие: того, который говорит, того, который слушает, и того, о котором злословят.
Лезвие злословия острее меча, язык злословия более ядовит, чем жало всех змей Нила.
Половина людей находит удовольствие в том, чтобы злословить, а другая половина в том, чтобы верить злословию.
Клевещите, клевещите, от клеветы всегда что-нибудь да остается.
Будь холодна как лед и чиста как снег, — ты все же не избежишь клеветы.
Люди глупые не всегда безопасны: у них хватает умения сказать ровно столько, сколько нужно для того, чтобы оскорбить или оклеветать ближнего.
Многие из легенд передавались плутами одного века дуракам следующих веков.
Нет такого великого учреждения, которое бы не покоилось на легенде. Виновником этого является само человечество, желающее быть обманываемым.
Редко строят свое мнение на твердой почве. Его строят на воздухе, плотничной работе придают слабые подпорки, и только когда готова крыша, возводят здание. Так часто и от верного рассуждения рождается предрассудок.
Есть только одна вещь, которую мы охотно позволили бы разделить с нами, хотя она и очень дорога для нас: это — наше мнение.
Стоит людям раз усвоить себе неверное мнение, раз признать его за несомненную истину — и тогда их уже невозможно вразумить, как невозможно разборчиво писать на перепачканной бумаге.
Нельзя доверяться безусловно той силе мнений, которая состоит только в многочисленности их последователей. И этого особенно следует остерегаться относительно мнений моральной, социальной и метафизической области.
Кто не имеет своего собственного мнения и зависит от мнения и вкуса других, тот — раб.
Наши мнения, словно часы: пары часов не найдется, которые бы совпадали, — каждый обыкновенно ссылается на свои часы.
Достоинство мнений должно определяться весомостью их, а не количеством; невежд хотя и много, но все-таки они остаются невеждами; чего можно ждать от их мнения? Чем больше голосов прибавится в пользу заблуждения, тем труднее будет приблизиться к истине.
Самый скромный человек более высокого о себе мнения, чем самый близкий его друг.
Общественное мнение — слабый тиран по сравнению с нашим личным мнением о самих себе. То, что человек думает о себе, определяет, или, скорее, направляет его судьбу.
Общественное мнение — это поток; даже и тогда, когда бы удалось нам отвести его течение, мы вынуждены за ним следовать.
Бороться с общественным мнением — это сражаться с ветряными мельницами.
Общественное мнение щадит ястреба и карает цыпленка.
Нет ничего изменчивее, неопределеннее общественного мнения, и как бы своенравно оно ни было, все-таки оно бывает правдивым, разумным, справедливым гораздо чаще, нежели это полагают.
Если общественное мнение чего-то не достигает, значит оно не заслужило того, чтобы достигнуть этого.
Человек в сущности не имеет над собой другого суда, как суд своей совести. Поэтому он не больше должен был бы заботиться о призраке, который зовется общественным мнением, чем бояться повстречать привидение, проходя ночью через кладбище.
Общественное мнение, царь мира, не подчинено власти царей; они сами бывают первыми его рабами.
Общественное мнение — вторая совесть.
Молва — плохой гонец и еще худший судья. Что имеет общего добродетельный человек с болтовней толпы? Молва, подобно реке, несет на поверхности легкие предметы и влачит по дну более тяжелые.
Значительная часть наших несчастий более выносима, чем комментарии наших друзей по их поводу.
Общественный суд о нравственном достоинстве людей если и существует у нас, то только в виде сплетен и разговоров, ничего не значащих для практики; вся же строгость общественного мнения обращена на принятые формы и приличия.
Нас оскорбляет не столько презрение глупцов, столько пренебрежение людей умных.
Не оспаривай ничьих мнений, — помни, что если бы мы захотели разубедить кого-либо во всех нелепостях, в какие он верит, то можно было бы дожить до Мафусаиловых лет, не покончив с этим.
Отсутствующие никогда не бывают правы.
Если общественное мнение бывает царем мира, то предрассудок — его тиран.
Всякий провинциал живет, как будто под стеклянным колпаком. Нет решительно никакой возможности хоть что-нибудь скрыть от своих почтенных сограждан. Вас знают наизусть, знают даже то, чего вы сами про себя не знаете.
Люди труднее всего прощают нам то плохое, что они о нас сказали.
Я согласился бы жить под властью тирана с условием зависеть только от его капризов и быть свободным от тирании мод, привычек и предрассудков: рабство перед законами — это самый незначительный из всех видов нашего рабства.
Иная речь, точно уголь: если не жжет, то чернит.
Легче хулить, чем сделать так же.
Хула очень удобная вещь: нападают с помощью одного слова, а нужны целые страницы для защиты.
Злословие — это откровенность злых людей.
Причина злословия кроется не столько в желании навредить, сколько в тщеславии.
Тот, кто вечно злословит, не опасен: он задумывает больше зла, чем может сделать.
Чтобы навредить человеку, не стоит прибегать к злословию: достаточно сказать о нем какую-нибудь правду.
Какая разница между злословием и сплетней? Сплетня может быть очаровательна и невинна. Злословие же — это сплетня со скучным оттенком морали.
Основанием всякой клеветы является уверенность в безнравственности.
От злословия клеветника есть только одно спасение: обратить клевету в самоосуждение.
Клевета — ложное дурное мнение, от которого нельзя оправдаться, — есть лучшая школа добра.
Всякая клевета получает только больше значения от возражений на нее.
Клевета является лишь своеобразной оценкой больших размеров творимого.
Есть оружие страшнее клеветы. Это — истина.
Чем больше человек любит самого себя, тем больше он зависит от чужого мнения.
Молва — это бедствие, которое растет по мере своего распространения.
Молва — это слава без почести.
Безмерное презрение порождает у презираемого чувство собственного величия.
Прислушайся к упреку дурака. Это для тебя королевский титул.
Некоторые книги были бы гораздо более ясными, если их не старались сделать столь ясными.
Неопровержимый признак гения — его книги не нравятся женщинам.
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо.
Бумага все стерпит.
Перо для мышления — все равно, что палка для ходьбы. Но как для самой легкой походки не требуется палка, так самое совершенное мышление происходит без пера. И только когда начинаешь стареть, охотно берешься и за палку, и за перо.
Глаголом жги сердца людей.
Любовные письма — существенный род литературы, в котором женщина выше мужчины.
Тот, кто создал азбуку, дал нам в руки нить наших мыслей и ключ природы.
Библиотека, вверенная невежде, есть сераль, данный в охрану евнуху. Книги для него лишь толпа чужестранных рабов, языка которых он не понимает, и как бы собрание статуй, служащих ему только для заполнения ниш.
Библиотеки — гардеробы, из которых умелые люди могут извлекать кое-что для украшения, многое — для любопытства и еще больше для употребления.
Сколько таких господ, на библиотеках которых можно было бы наклеить, как на аптечных склянках, надпись: "Для внешнего употребления".
Рим, Флоренция, вся знойная Италия находится между четырьмя стенами его библиотеки. В его книгах — все развалины древнего мира, весь блеск и слава нового!
Множество книг в библиотеке бывает часто толпой свидетелей невежества ее владельца.
Большая библиотека скорее рассеивает, чем поучает читателя. Гораздо лучше ограничиться несколькими авторами, чем необдуманно читать многих.
Сколько дней труда, сколько ночей без сна, сколько усилий ума, сколько надежд и страхов, сколько долгих жизней усердного изучения вылиты здесь в мелких типографских шрифтах и стиснуты в тесном пространстве окружающих нас полок!
Из всех видов болтовни, несомненно, самый ужасный — болтовня литературная.
Нужно учиться не писать, а видеть.
Иерихонские стены упали, конечно, от еврейских труб. Но в наши дни чудес больше не бывает, и умный человек должен стыдиться думать, что вопль газет может открыть хваленую страну свободы.
Газеты — это секундные стрелки истории. Но большей частью такие, что не только из худшего металла, но редко и ходят верно. Так называемые передовые статьи в них — это хор к драме текущих событий.
Нередко газеты можно приравнять к возвещающим опасность пушечным выстрелам или к огням, зажигаемым потерпевшими кораблекрушение и зовущими на помощь, к воздушным шарам, несущим вести из осажденных городов...
Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой.
Слабые драматические писатели делают хорошо, избирая сюжетом судьбы сильных исторических личностей.
Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.