Печатное слово
Найдено цитат по теме: 141
Некоторые книги были бы гораздо более ясными, если их не старались сделать столь ясными.
Неопровержимый признак гения — его книги не нравятся женщинам.
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо.
Бумага все стерпит.
Перо для мышления — все равно, что палка для ходьбы. Но как для самой легкой походки не требуется палка, так самое совершенное мышление происходит без пера. И только когда начинаешь стареть, охотно берешься и за палку, и за перо.
Глаголом жги сердца людей.
Любовные письма — существенный род литературы, в котором женщина выше мужчины.
Тот, кто создал азбуку, дал нам в руки нить наших мыслей и ключ природы.
Библиотека, вверенная невежде, есть сераль, данный в охрану евнуху. Книги для него лишь толпа чужестранных рабов, языка которых он не понимает, и как бы собрание статуй, служащих ему только для заполнения ниш.
Библиотеки — гардеробы, из которых умелые люди могут извлекать кое-что для украшения, многое — для любопытства и еще больше для употребления.
Сколько таких господ, на библиотеках которых можно было бы наклеить, как на аптечных склянках, надпись: "Для внешнего употребления".
Рим, Флоренция, вся знойная Италия находится между четырьмя стенами его библиотеки. В его книгах — все развалины древнего мира, весь блеск и слава нового!
Множество книг в библиотеке бывает часто толпой свидетелей невежества ее владельца.
Большая библиотека скорее рассеивает, чем поучает читателя. Гораздо лучше ограничиться несколькими авторами, чем необдуманно читать многих.
Сколько дней труда, сколько ночей без сна, сколько усилий ума, сколько надежд и страхов, сколько долгих жизней усердного изучения вылиты здесь в мелких типографских шрифтах и стиснуты в тесном пространстве окружающих нас полок!
Из всех видов болтовни, несомненно, самый ужасный — болтовня литературная.
Нужно учиться не писать, а видеть.
Иерихонские стены упали, конечно, от еврейских труб. Но в наши дни чудес больше не бывает, и умный человек должен стыдиться думать, что вопль газет может открыть хваленую страну свободы.
Газеты — это секундные стрелки истории. Но большей частью такие, что не только из худшего металла, но редко и ходят верно. Так называемые передовые статьи в них — это хор к драме текущих событий.
Нередко газеты можно приравнять к возвещающим опасность пушечным выстрелам или к огням, зажигаемым потерпевшими кораблекрушение и зовущими на помощь, к воздушным шарам, несущим вести из осажденных городов...
Чтобы были довольны твои читатели, не будь слишком доволен собой.
Слабые драматические писатели делают хорошо, избирая сюжетом судьбы сильных исторических личностей.
Жизнь чаще похожа на роман, чем наши романы на жизнь.
Журналистика живет не на воздухе. Она живет, когда живет общество, и замирает — когда подрезаны корни жизни в обществе.
Без свободного голоса журналистики все молчит, и когда этот голос задушен, все государственные учреждения изолированы от народа и остаются без жизни, без авторитета, без престижа.
Журналисты — это и повивальные бабки, и могильщики своей эпохи.
Заведите записную книжку, путешествуйте с ней, ешьте с ней, бросайте в нее каждую мысль, ненароком завернувшуюся в вашу голову. Дешевая бумага все же прочнее серого мозгового вещества, а карандашные заметки хранят мысль лучше памяти.
Записывайте на месте: заметка стоит воза воспоминаний.
Очень новой и очень оригинальной была бы книга, которая заставила бы нас любить старые истины.
Книги — это имущество, завещаемое умом человечеству, предназначенное для передачи из поколения в поколение, на пользу тем, которые со временем родятся.
Хороша книга, если автор в ней высказывает только то, что следует, и так, как следует.
Чтобы написать хорошую книгу, нужно только взять перо, обмакнуть его в чернила и выложить свою душу на бумагу.
Наилучшая книга та, которая заключает в себе наибольшее количество истин.
Прошедшего не существует, пока будут существовать книги.
Некогда редкость книг вредила успехам знания; ныне обилие их сбивает с толку, тормозит собственное мышление.
Книги делаются из книг.
Много есть на свете хороших книг, но эти книги хороши только для тех людей, которые умеют их читать. Умение читать хорошие книги вовсе не равносильно знанию грамоты.
Нет такой книги, из которой человек мог бы научиться чему-нибудь хорошему.
Некоторые ценят книги по их объему, точно написаны они для упражнения рук, а не ума.
Книга всегда была для меня советчицей-утешительницей, красноречивой и спокойной, и я не хотела наскоро исчерпать ее блага, храня их для наиболее важных случаев.
Скажите, каково прочесть Весь этот вздор, все эти книги, И все зачем? Чтоб вам сказать, Что их не надобно читать!..
Если голова и книга приходят в столкновение и слышен звук пустого тела, — всегда ли виновата книга?
Если бы мы больше думали сами, мы сами имели бы гораздо меньше плохих книг и гораздо больше хороших.
Из всех хороших книг, распространенных на свете, более чем девятнадцать двадцатых были выпущены в свет уже после достижения их авторами сорокалетнего возраста.
Некоторые книги следует только отведать, другие — проглотить и только немногие — пережевать и переварить.
Сама природа мудро позаботилась, чтобы людские глупости были преходящи; книги же делают их бессмертными.
Лучшие книги те, о которых читатели думают, что они могли бы написать их. Природа, которая только и хороша, доступна всем и проста.
Нет ни одной такой плохой книги, из которой нельзя было бы чему-нибудь научиться.
Покупать книги только потому, что они выпущены известным издателем, все равно, что покупать совсем не приходящийся впору костюм только потому, что сшит он известным портным.
Чтение хороших книг открывает нам затаенные в нашей собственной душе мысли.
Недостаточно половины жизни, чтобы написать хорошую книгу, а другой, чтобы исправить ее.
Книги, достоинство которых состоит в новизне, походят на горячие пирожки, которые становятся безвкусными, лишь только простынут.
Книги походят на медали: самые дорогие остаются в кабинетах, посредственные обращаются.
Нет такой дурной книги, в которой не нашлось бы чего-нибудь поучительного.
Самая опасная ловушка, какую только дьявол может поставить человеку, — это внушить ему мысль, что он в состояние написать книгу, которая принесет ему столько же славы, сколько и денег, и столько же денег, сколько и славы.
С книгами бывает то же самое, что с девицами. Самые лучшие, самые достойные залеживаются. Но в конце концов является человек, оценивший их и извлекающий их из мрака. неизвестности к свету прекрасной деятельности.
Если бы к моим ногам положили короны всех королевств мира взамен моих книг и моей любви к чтению, я отверг бы их все.
Дурные книги могут так же испортить нас, как и дурные товарищи.
Писание толстых книг нужно предоставить ученым. Чтобы совершить полет через века, книга должна быть легкой. Ведь многое можно сказать и на немногих страницах.
Классической... является не та книга, которой непременное присущи те или иные достоинства; нет, это книга, которую поколения людей, побуждаемых различными причинами, читают все с тем же рвением и непостижимой преданностью.
Плохие книги не только бесполезны, но положительно вредны. Ведь девять десятых текущей литературы только затем и публикуются, чтобы выманить из кармана доверчивой публики пару лишних талеров.
Книги — это маяки в океане времени.
Чтобы не быть обманутым людьми, не полагайся ни на имя, ни на платье; чтобы не быть обманутым книгами, не полагайся ни на заглавие, ни на обложку.
Единственное истинное средство уравнения людей составляют книги; единственная сокровищница, открытая для всех приходящих, есть библиотека.
Много таких людей, которые любят книги, как мебель, — больше для украшения своих комнат, чем для обогащения своего ума.
Иные любят книги, но не любят авторов. Не удивительно: кто любит мед, не всегда любит пчел.
Конец — это слово, которое весьма приятно прочитать в конце книги.
Как небрежность в костюме обнаруживает пренебрежение к тому обществу, где появляешься, так спешный, небрежный и дурной слог доказывает оскорбительное пренебрежение к читателям, которые по праву и наказывают автора тем, что его не читают.
Есть люди, говорящие красиво, но пишущие далеко не так. Это происходит потому, что место, слушатели и прочее разгорячают их и извлекают из их ума больше, чем они могли бы дать без этого тепла.
Мы ненавидим анонимных критиков, ибо они кусают нас под покровом мрака.
Люди презирают литературу потому, что судят о ней, как о ремесле, — с точки зрения полезности ее для успеха в жизни.
Есть люди, которые читают лишь для того, чтобы находить у писателя ошибки.
Много мыслей, которые находили блестящими, побледнели при ярком свете печати.
Мысль должна иметь много блеска, чтобы побледнеть на бумаге.
В процессе перенесения мысли на бумагу, по-видимому, ускользает самая тонкая ее часть. Мысль теряет весь свой божественный элемент, когда ее втискивают в перо и топят в чернильнице.
Начитанность большей части людей походит на гардероб со старыми платьями, которые никогда не увидят света Божьего.
Прежде чем упрекать писателя в неясности, нужно анализировать свой собственный ум и определить, не в нем ли кроется причина непонимания. В сумерки даже крупный шрифт с трудом читается.
Легко критиковать автора, но трудно — оценить его.
Остроумно написанный памфлет точно отравленная стрела, которая не только наносит рану, но и делает ее неизлечимой.
Если вы желаете себе несокрушимого памятника, вложите свою душу в хорошую книгу.
Переводчик нередко — жестокий музыкант, берущийся исполнять на флейте мелодию, написанную для скрипки.
Перевод есть не более чем гравюра; колорит неподражаем.
Переводы очень похожи на оборотную сторону вышитых на ковре узоров.
Горе кропателям дословных переводов, которые, переводя каждое слово, притупляют смысл. Именно здесь можно сказать, что буква убивает, а дух животворит.
Переводы — это цветы под стеклом.
Наша эпоха опасно играет печатными силами, которые похуже взрывчатых веществ.
В былое время софисты обращались к небольшому числу людей, ныне периодическая печать позволяет им вводить в заблуждение целую нацию, здравомыслящие же органы не находят отклика.
Благо свободы печати состоит именно в том, что она лишает смелую речь демагогов очарования новизны и нейтрализует страстное слово столь же страстным противоречием.
Блага свободы печати настолько ясны и настолько общепризнанны, что далеко превышают вред от ее злоупотребления. Зло преходяще, добро — бессмертно.
С тех пор как печать сделалась шестой державой, мы должны считаться с ее детенышем, общественным мнением; зачастую оно справедливее судит, чем мы сами, в особенности относительно нас самих, потому ;что если строго судить, никто себя не знает вполне.
То, что однажды напечатано, становится достоянием всего мира на вечные времена.
Если писатель хочет открытыми глазами смотреть на жизнь, ни перед чем в своем анализе не останавливается, говорит искренно и прямо то, что видит и чувствует, его искренность становится его несчастием, крестом, который больно и тяжело нести.
Иные писатели напоминают собою фокусников, вытаскивающих из своего рта целые аршины лент.
Труд писателя — это именно труд, то есть ежедневное, может быть, ежечасное писание на бумаге или в уме.
Быстрота писания, после должной энергии в подготовке, есть без сомнения, самый верный метод: если печь долго и достаточно разогревалась, то пусть чистое золото выплавится разом.
Писатель творит не своими сединами, а разумом.
Писатель пишет не потому, что ему хочется сказать что-нибудь, а потому, что у него есть что сказать.
Главным достоинством писателя является знание того, чего писать не нужно.
Будем остерегаться писать слишком хорошо. Это самая скверная манера писания. Язык — явление самопроизвольное, дело целого народа. Он сам по себе имеет сильный букет и ничего не выигрывает от попыток надушить его.
Задача писателя неизменна. Сам он меняется, но задача его остается та же. Она всегда в том, чтобы писать правдиво и, поняв, в чем правда, выразить ее так, чтобы она вошла в сознание читателей частью его собственного опыта.