Бытие, вселенная, космос
Найдено цитат по теме: 564
Человек бессмертен благодаря познанию. Познание, мышление — это корень его жизни, его бессмертия.
Едва ли люди стали бы философствовать, если бы не было смерти.
Мы знаем, что смерть неизбежна, и все равно ставим перед собой какие-то цели, стараясь выдуть мыльный пузырь как можно больше, хотя отлично знаем, что он лопнет.
Упреждать время надлежит лишь теоретически, предвидя его действие, а не практически, то есть не следует торопить его, требуя раньше времени того, что может принести с собой лишь время. Ибо делающий это узнает на опыте, что нет более жестокого, неумолимого ростовщика, чем время, и что оно, когда его вынуждают давать авансы, берет за это более тяжкие проценты, чем любой еврей.
Иногда для того, чтобы стать бессмертным, надо заплатить ценою целой жизни.
Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть.
Бесполезная жизнь равносильна ранней смерти.
Живых не оплакивают.
Следует оплакивать людей, когда они родятся, а не тогда, когда они умирают.
Добрые умирают, да дела их живут.
Да будет каждая утренняя заря для вас как бы началом жизни, а каждый закат солнца как бы концом ее, и пусть каждая из этих коротких жизней оставляет по себе след любовного дела, совершенного для других, и доброго усилия над собой.
У нас нет ни сил, ни случая сотворить все добро и зло, которое мы собирались сотворить.
Жизнь пережить — не поле перейти.
Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные — торговать, а самые счастливые — смотреть.
Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых.
Бессмертен тот, кто живет в своих произведениях.
Ни у одного народа вера в бессмертие не была так глубока, как у кельтов: там можно было брать взаймы деньги с тем, чтобы отдавать их на том свете. Набожным ростовщикам-христианам следовало бы брать с них пример!
Бессмертие стоит нам жизни.
Бессмертие состоит в том, что человек принимает участие в бессмертном творении, то есть в искусстве, науке, религии, добродетели и всех формах проявления добра и красоты.
Каждой заслуге открыта дорога к бессмертию — я предполагаю здесь то бессмертие, когда дело остается и продолжается, хотя имя начавшего его осталось в далеком прошлом.
Нет такой боли, нет такого страдания, телесного или душевного, которых не ослабило бы время и не исцелила бы смерть.
Нехорошо болеть, еще хуже умирать, а болеть и умирать с мыслью, что ничего не остается после тебя на свете, — хуже всего.
Жить — это бороться; бороться — это жить.
Единственным возможным средством преодолеть боязнь смерти, ужас небытия является приучение нашего ума к этим мыслям, воспитание его в этом направлении.
Небытие — ничто, бытие — мука.
Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть — это больше, чем быть чем-то, и что в известном смысле это означает быть всем.
Взвесь Ганнибала: сколько фунтов найдешь ты в великом полководце? Вот все, что осталось от того, кого не вмещала Африка.
Вся наша жизнь состоит из вздохов; когда последний из них замирает, то наступает и жизни конец.
Как ни ужасна война, все же она обнаруживает духовное величие человека, бросающего вызов своему сильнейшему наследственному врагу — смерти.
Любишь ты жизнь? Тогда не теряй времени; ибо время — ткань, из которой состоит жизнь.
Выражение смерти бывает или отвратительно, или возвышенно — отвратительно при виде разложения вещества, более не одухотворенного; возвышенно, когда оно возбуждает у нас идею вечности.
Горе юности, разрушаемой старостью! Горе здоровью, угрожаемому всеми недугами. Горе жизни, в которой так недолго пребывает человек... Юность, здоровье, жизнь — это игра сна.
Всякий день есть маленькая жизнь: всякое пробуждение и вставание — маленькое рождение; всякое свежее утро — маленькая юность; всякое приготовление ко сну и засыпание — маленькая смерть.
Достоинство рода человеческого важнее, чем его счастье и еще важнее, чем его прирост: увеличивать число рождений, не улучшая участи, это только готовить более пышное пиршество для смерти.
Счастливцу жизнь коротка, несчастливцу — длинна.
Ничто так не учит нежности и не возвышает нас, как зрелище раскрывающейся жизни.
Жизнь — путешествие, которое лучше совершать одиноко.
Гибнет в потоке времени только то, что лишено крепкого зерна жизни и что, следовательно, не стоит жизни.
Жизнь человеческая похожа на дорогу, кончающуюся страшной пропастью: с первого же шага нас об этом предупреждают, но закон неумолим, надо идти вперед; хотелось бы вернуться, да нет возможности; все обрушилось, исчезло.
Жизнь — болезнь, сон — паллиативное средство, смерть — радикальное излечение.
Жизнь — карантин у входа в рай.
Если даже представить себе эту жизнь среди рая со всеми его прелестями, она в конце концов должна стать страшно скучной.
Жизнь, брат, так устроена, что иная смерть для самого человека — праздник, а иная — для всех благодать.
Жизнь, как ткань, которую годы превращают в лохмотья, все же сверкает кое-какими блестками — немногими мгновениями любви, без которых она была бы одним тряпьем.
Смех и вздох, поцелуй и прощание — вот и вся наша жизнь.
Мы не можем вырвать ни одной страницы из нашей жизни, хотя легко можем бросить в огонь самую книгу.
Моисей не дошел до Ханаана не потому, что его жизнь была слишком короткой, а потому, что она человеческая жизнь.
Чем ближе дорога к концу — тем версты кажутся длиннее, чем ближе жизнь к концу — тем годы кажутся короче.
Ничего больше люди не желают сохранить и между тем, ничего меньше не берегут, чем свою собственную жизнь.
Жизнь — трагедия для того, кто чувствует, и комедия для того, кто мыслит.
Жизнь — как бал: Кружишься — весело: кругом все светло, ясно... Вернулся лишь домой, наряд измятый снял — И все забыл и только что устал.
Жизнь — это воспоминание об одном мимолетном дне, проведенном в гостях.
Жизнь — ничто иное, как движение, переход из формы в форму, постоянное, неугомонное превращение, разрушение и созидание, следующие друг за другом и вытекающие друг из друга.
Кто сумел как следует использовать жизнь? Кто не потерял половину ее в мечтаниях, в беседах с глупцами, в любовных муках, в пустом времяпрепровождении?
Что такое жизнь? Луч света, промелькнувший среди глубокой ночи, один момент, проведенный на пиршестве, на которое тебя неведомо кто пригласил, проблеск сознания среди долгой тьмы.
Жизнь — долгий, очень долгий вздох... до последнего выдоха.
Мы больше всего заботимся о жизни по мере того, как она теряет свою ценность; старики больше сожалеют о ней, чем молодые.
Жизнь — шахматная игра; едва она закончена, как все фигуры — королей, королев, офицеров, коней и пешек — бросают в ящик.
Это боги устроили так, что всякий может отнять у нас жизнь, но никто не в состоянии избавить нас от смерти.
Глупо строить планы на всю жизнь, не будучи господином даже завтрашнего дня.
Жизнь наша коротка, потому что мы дурно ею распоряжаемся.
Трудно начать жизнь сызнова — те, кто часто начинают новую жизнь, живут дурно.
Только тогда, когда вы сто раз призывали смерть, вы начинаете понимать всю прелесть жизни, и тогда-то, очень часто, она вас оставляет.
Жизнь — искусство, в котором люди часто остаются дилетантами. Чтобы быть в ней художником, мастером, надо пролить много крови своего сердца.
Недостойным кажется затягивать жизнь пустыми надеждами. Нет, благородный человек умеет красиво жить и красиво умереть.
Жизнь человека — краткое цветение и долгое увядание.
Жизнь — не сон? Сном она становится только для того человека, душа которого не откликается на будящий ее зов.
Жизнь человеческая — ложь. За всякой улыбкой таится зевота, за всяким восторгом — проклятие, за всяким удовольствием — отвращение, а от сладкого поцелуя остается на губах томящая жажда новых наслаждений.
Наша жизнь — одна бродячая тень: жалкий актер, который кичится какой-нибудь час на сцене, а там пропадает без вести; сказка, рассказанная безумцем, полная звуков и ярости и не имеющая никакого смысла.
Жизнь не горька для того, кто твердо убежден, что вовсе не жить — не беда.
Жизнь людей, ищущих одних удовольствий, в сущности не более, как длительное самоубийство; они точно стараются оправдать изречение Сенеки: мы не получаем жизнь короткой, но делаем ее таковой.
Часто для того, чтобы жить, надо больше мужества, чем чтобы умереть.
Два раза не живут, а много и таких, которые и один раз жить не умеют.
Пусть через мгновение звезде суждено навеки погаснуть, прекрасно, если она до конца светилась ярчайшим светом.
Колыбель висит над могилой.
Нежданно-негаданно попадает человек на край своей могилы, как рассеянный — в дверь своей квартиры.
Могила — храм молчания и примирения.
Как мрак ночи открывает небесные светила, так среди мрака бедности и унижения, окружающего нас, открывается нам вся красота и значение жизни.
У всех существ есть предназначенные периоды; они должны родиться, расти и погибнуть. Светила, движущиеся над нами, земля, на которой мы рассеяны и которая кажется нам столь прочной, — все это глухо подтачивается, все это конечно.
Искусство продлить жизнь заключается в том, чтобы не укорачивать ее.
В могиле нет рабов; там звук цепей уже не раздается.
Счастливы те, которые не родились: они не могут ничего претерпеть от настоящего, ничего не ожидают от будущего.
Не умершего следует вам оплакивать, а рождающегося для тяжкой борьбы с невзгодами жизни.
Защитники самоубийства говорят, что позволено оставлять свой дом, когда он надоел. Согласен; но большинство людей предпочитает провести ночь в скверном доме, чем под открытым небом.
Человек, прибегающий к самоубийству, доказывает только то, что он не понимает шутки, — что он, как плохой игрок, не умеет спокойно поигрывать и предпочитает, когда к нему придет плохая карта, бросить игру и в досаде встать из-за стола.
Самолюбие не так заслуживает осуждения, как недостаток самоуважения.
Смерть, так же, как и рождение, тайна природы. Это одни и те же элементы, с одной стороны соединяющиеся, с другой разлагающиеся в одни и те же начала. В смерти нет ничего отталкивающего для разумного существа или для плана нашего строения.
Смерть утешает — увы! — и заставляет жить. Она — цель жизни и единственная надежда, которая, как эликсир, нас бодрит и опьяняет, придает нам мужество идти своим путем до самого вечера нашего существования.
Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть.
Между человеческими чувствами нет ни одного столь слабого, которое, будучи сильно возбуждено, не победило бы страха смерти. Для презрения смерти вовсе не нужно ни храбрости, ни несчастий, ни мудрости; для этого бывает иногда достаточно скуки.
Философы всеми своими успокоениями относительно смерти сделали последнюю еще более страшной. Люди боятся смерти по той же причине, по которой дети боятся темноты, потому что они не знают, в чем тут дело.
Смерть страшнее, чем думают. Она омрачает свет, она один за другим задувает все светильники, так пестро и весело сверкающие вокруг нас; везде становится темно, но в сердце загорается свет, там делается светло, и многое, очень многое становится видно, очень многое, чего раньше нельзя было видеть.
В сущности все равно, за что умираешь; но если умираешь за что-нибудь любимое, то такая теплая, преданная смерть лучше, чем холодная, неверная жизнь.
Только трусы боятся смерти — геройской смерти. А обыкновенной смерти? Ее каждый боится, даже герой. Таков уж закон природы.
Мысль о смерти вводит нас в заблуждение, ибо она заставляет нас забывать жить.
Кто мог бы страшиться смерти и отказываться от нее? Виновный боится ее, несчастный призывает, храбрый бросает ей вызов и идет навстречу ей, мудрец, ожидающий ее, принимает ее без сожаления.
Человек может умереть благородной или подлой смертью, точно так же, как может прожить благородной или подлой жизнью.
Единственное утешение в смерти тех, кого мы любили, это — что мы не утешаемся и что нам не приходится видеть, как они во второй раз умирают в нашем сердце тою смертью, которая глубже первой и которая называется забвением.
Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем еще, что такое жизнь?
Кто не боится смерти, тому не страшны угрозы.