Взаимоуважение, скромность - чванство, хвастливость
Найдено цитат по теме: 369
Люди высшего происхождения почти всегда питают зависть к возвышающимся выскочкам, потому что им кажется в таком случае, что расстояние, разделявшее их, уменьшается.
Высокомерие складывается из чересчур высокого мнения о себе и чересчур низкого о других.
Пестрые птицы поют хуже других. То же относится к людям: под вычурным стилем не всегда кроется глубокая мысль.
Глупость заслуживает презрения только тогда, когда к ней присоединяется тщеславие: хромоногий становится смешным, когда побежит.
Больше всего мы гордимся тем, чего у нас нет.
Низкая душа, надутая гордостью, есть ничто иное, как грязь, пришедшая в брожение.
Все остальные пороки противоположны достоинствам, одна лишь гордость соприкасается с ними.
Если гордость от презрения к другим поднимется до презрения к самой себе, она станет философией.
Больше всего гордись тем, что меньше всего тебе обязано.
Гордость — это скользкая покатость, внизу которой ожидает нас высокомерие и тщеславие.
Гордость нередко бывает препятствием к истинному величию.
Всем можно гордиться, даже отсутствием гордости...
Гордость часто побуждает нас к зависти, и та же самая гордость нередко помогает нам ее умерить.
Гордость в соединении с силой облагораживает, но в соединении с слабостью принижает.
Гордость сердца — особенность честных людей, гордость манер — особенность дураков.
Тайно причинять своим завистникам мучение — значит, быть в хорошем настроении.
Завистники умирают, но зависть — никогда.
Люди не прочь тщеславиться самыми нелепыми страстями; зависть же есть такая низкая и трусливая страсть, что в ней признаться не смеет никто.
Из всех идолопоклонников нет безумнее того, кто поклоняется самому себе.
С честолюбием дельца, но со средствами одного самолюбия — выходит интриган.
Английский лорд — это человек, который никогда не видел своих ног, — не видел потому, что задранный кверху нос не давал возможности глазам посмотреть на ноги.
Нет микроскопа, который бы так увеличивал, как глаза человека, любующегося собой.
Мир полон людей, которые, сравнивая с внешней стороны и по привычке самих себя с другими, всегда решают дело в свою собственную пользу и сообразно с этим поступают.
Милосердие, которое возвели в добродетель, практикуется частью из тщеславия, иногда вследствие праздности, порой из страха и почти всегда под влиянием всех трех побуждений одновременно.
Надменность — всегда порок, хотя бы уже потому, что у надменных людей нет никаких серьезных оснований уважать себя.
Надменность и великодушие заключаются только в высоком мнении о самом себе... Они отличаются друг от друга только тем, что это мнение у надменного человека ни на чем не основано, в то время, как у великодушного — вполне справедливо...
Надменность — это карикатура на гордость.
Надменность должна стать щитом скромности.
Неблагодарность — своего рода слабость. Я никогда не видел, чтобы деятельные люди когда-либо были неблагодарны.
Почти все стараются расквитаться за мелкие услуги; многие чувствуют признательность и за посредственные; но на большие услуги почти все отвечают неблагодарностью.
Трое крайне несносны: бедняк-гордец, старик-волокита и богач-скряга.
Сколько бы людей безмолвствовало, если бы им было запрещено отзываться хорошо о самих себе и дурно о других.
Оценка нами кого-либо во многом зависит от того, как это лицо относится к нашим интересам и страстям. Нам трудно хорошо думать о тех, кто умаляет или угнетает нас, но мы охотно прощаем пороки тем, кто нам полезен или приятен.
Тот, кто без удержу гневается из-за пустяковой ошибки, не дает ошибившемуся уразуметь, когда провинился он больше, а когда меньше.
Тот, кто постоянно хвастает заслугами своих предков, этим самым сознается в своем низшем положении.
Напрасно хвастаешься ты своими предками, если твои потомки не смогут гордиться тобою.
Пока можно хвастать собственными заслугами, заслуги предков в ход не пускают.
Преувеличение! Были ли когда-либо приписаны кому-либо хорошие черты без преувеличения их? И дурные, которых мы не преувеличивали бы так же? Не преувеличиваем ли мы в своих глазах самих себя?
Никто не знает о нас столько дурного, как мы сами, и, тем не менее, никто так хорошо не думает о нас, как мы сами.
Наша первая и последняя любовь — это наше самолюбие.
Если существует самолюбие, услужливое от природы и сострадательное, и рядом с ним себялюбие — другого рода, не знающего ни человечности, ни справедливости, не имеющее ни границ, ни основания, то разве так уж необходимо их смешивать?
Самолюбие — это наполненный ветром воздушный шар, из которого вырывается буря, лишь только уколешь его.
Самолюбию почести льстят, гордость обходится без них, тщеславие хвастает ими.
Человек бывает настолько самонадеян, насколько он ограничен пониманием.
Когда мне было двадцать лет, я признавал только самого себя. Тридцати лет я говорил уже: "я и Моцарт", сорока: "Моцарт и я", а теперь я говорю уже только: "Моцарт".
Братолюбие живет тысячею жизней, себялюбие же — лишь одной, и к тому же очень жалкой.
Скромность по отношению к душе — то же самое, что стыдливость по отношению к телу.
Ложная скромность так же гнусна, как и тщеславие.
Скромность — это всего лишь своеобразная стыдливость гордости.
Скромность так же нужна достоинствам, как фигурам на картине нужен фон: он придает им силу и рельефность.
Ложная скромность — это крайне утонченное тщеславие; вследствие ее тщеславный человек не кажется тщеславным, а напротив, заставляет ценить в себе мнимую добродетель, противоположную тому пороку, который лежит в основе его характера; ложная скромность — это обман.
Скромность должна быть добродетелью тех, у кого нет других добродетелей.
Скромность замечательных людей, которая часто кажется нам поразительной, во многом объясняется именно тем, что они, как правило, мало знают о самих себе, редко думают о своем "я" и по праву чувствуют себя обыкновенными людьми.
Скромность в редких случаях не располагает к себе другого, ибо никто не завидует человеку, который не обнаруживает самодовольства.
Сила добродетели — вес скромности.
Скромность — самый надежный способ удовлетворить наше тщеславие.
Чрезмерная скромность есть не что иное, как скрытая гордость.
Добродетель скромности поистине выгодное изобретение для обделенных природой: следуя ей, всякий должен говорить о себе, как если бы и он был убогий, и тогда для него дело принимает такой вид, будто вообще существуют одни только убогие.
О, если бы люди обладали достаточной скромностью, чтобы верить в себя!
Пожалуй, только романисту не составляет труда быть скромным; его признания выходят на люди в маскарадных костюмах.
Будь скромным — это тот вид гордости, который меньше всего раздражает окружающих.
Скромный человек может добиться всего, горделивый — все потерять: скромность всегда имеет дело с великодушием, гордыня — с завистью.
Что такое снобизм? Это смесь почти трогательной покорности ума и самого потешного тщеславия... Сноб — претенциозный панургиев баран, — баран, прыгающий за всеми, но с самодовольным видом.
На одного человека, искренне сочувствующего нам в несчастье, найдется тысяча приходящих в ярость при виде нашего успеха.
Не многие из нас могут вынести счастье — разумею, счастье ближнего.
Мудрость человеческая и в терпимости.
Ничто не унижает человека, не делает его таким жалким, как тщеславие; оно ярчайшая примета посредственности.
Тщеславие предпочитает клевету молчанию, но забвение душит его.
Тщеславие лишает людей естественности.
Тщеславие имеет свою лицевую, и оборотную сторону: лицевая сторона — это глупый негр, любящий пестрые побрякушки, а обратная — дурак в образе философа, ходящего на костылях. Я плачу о первом и смеюсь над вторым.
Большинство из нас похожи на того петуха, который воображал, что солнце встает каждое утро единственно для того, чтобы послушать, как он поет.
Если есть тщеславие у павлина, то есть также тщеславие и у орла.
Тщеславие носят при себе как мешок с деньгами; гордость, наоборот, носят в себе.
У людей без страстей, без добродетелей и без пороков есть одно только чувство: худое скрытое тщеславие.
Чужое тщеславие тем особенно несносно для нас, что оно оскорбляет наше собственное.
Как смешно тщеславие и какой это постыдный порок, лучше всего видно из того, что оно осмеливается показаться наружу и часто прячется под внешностью совершенно противоположного свойства.
Тщеславие и чрезмерное самомнение вынуждают нас подозревать окружающих в высокомерном к нам отношении. Человеку скромному такая щепетильность чужда.
Найти тщеславного человека, считающего себя достаточно счастливым, так же трудно, как найти человека скромного, который считал бы себя чересчур несчастным.
Мы охотнее кланяемся знакомому, едущему в экипаже, чем другому, идущему пешком.
В каждом человеке ровно столько тщеславия, сколько ему недостает ума.
Если тщеславие сделало кого-нибудь счастливым, то, конечно, этот кто-нибудь был дурак.
Тщеславие скорее признак униженности, чем гордости.
Нет такого порока или такой дури, которые нужно было бы так нежно и так умело щадить, как тщеславие.
Тщеславие есть самолюбие, которое выказывается; скромность есть самолюбие, которое скрывается.
Тщеславие порождает дурака, надменность — злобу. Один и тот же человек будет глуп или жесток в зависимости от того, владеет ли им тщеславие или надменность.
Гордость как бы прибавляет людям росту, тщеславие лишь раздувает их.
Источник зла есть тщеславие, а источник добра — милосердие.
Всякий человек себялюбив: тщеславный же в себя влюблен и, как влюбленный, обожает то, что другие не считают достойным внимания.
Честолюбец на всем земном шаре, который он желает завоевать, не находит самого маленького убежища от скорби и смерти.
Честолюбцы не перестают трудиться над сооружением здания своей гордости и над порабощением свободных людей, часто под предлогом свободы народов.
Отсутствие выхода для честолюбия, узаконенного талантом, дает право на любые желания.
Честолюбие во все времена надевало на себя личину общественного блага или религии для того, чтобы морочить людей.
Честолюбие подобно желчи ...способствует в людях живости, проворству и рвению в делах, если не преграждать ей выхода. В противном случае она перегорает, обращаясь в губительный яд.
Думать, будто счастье состоит скорее в лихорадочном честолюбии, чем в простом истинном чувстве, значило бы ожидать утоления жажды скорее от необъятного моря, чем от скромного чистоводного ручья.
Честолюбие для нашей души — то же, что клубок для сокола: сначала оно нас ослепляет, потом побуждает возвыситься именно вследствие нашего ослепления. Но увы! Стоит только достигнуть вершины тщетной славы, чтобы почувствовать себя в бездне несчастья, ибо тогда желать больше нечего, но бояться можно всего.
Честолюбие великого ума в лучшем случае негативно. Он борется, трудится, создает не потому, что стремится к превосходству, но потому, что нестерпимо быть превзойденным, чувствуя в себе способность превзойти.
Стремление делать что-либо или не делать ради того только, чтобы понравиться другим людям, называется честолюбием.
У каждого человека есть свои стремления, свое честолюбие; разница только в том, что у людей глупых честолюбие тоже бывает глупым и устремлено не туда, куда следует, у людей же умных честолюбие законно и достойно всяческой похвалы.
Честолюбие легче овладевает мелкой душой, чем великой, подобно тому, как пожар легче вспыхивает в избе, чем во двор.
Честолюбие есть лестница, источенная червями, покрытая прекрасным лаком; с доверчивостью взбираетесь вы по ней, уже вы на последней ступени, но она ломается и низвергает вас.