Годы жизни: 1788 г. - 1860 г.
Немецкий философ, основоположник нового философского течения - "философии жизни".
Цитаты автора
Найдено цитат автора: 183
Государство есть верх и чудо, лучший образец, последнее слово человеческого эгоизма.
Государство — ничто иное, как намордник для усмирения плотоядного животного, называющегося человеком, и для придания ему отчасти травоядного характера.
Всякий день есть маленькая жизнь: всякое пробуждение и вставание — маленькое рождение; всякое свежее утро — маленькая юность; всякое приготовление ко сну и засыпание — маленькая смерть.
Подобно тому, как факелы и фейерверки бледнеют и делаются невидимыми при свете солнца, так и ум, даже гений, а равно и красота блекнут и затмеваются перед сердечной добротой.
Между истинными достоинствами великого ума или великого сердца и всеми другими преимуществами ранга, происхождения и богатства существует такое же отношение, как между действительными королями и театральными.
Говорят, что трудно найти друга в нужде. Наоборот, чуть заведешь с кем дружбу, смотришь — друг уже в нужде и норовит призанять деньжонок.
Дуэль — обрывок кулачного права, оставшийся от грубейших обычаев средних веков, к публичному соблазну живет и действует еще и поныне, среди девятнадцатого столетия, то есть в то время, когда пора его выбросить со стыдом и позором.
Сострадание к животным так тесно связано с добротой характера, что можно с уверенностью утверждать: кто жесток с животными, тот не может быть добрым человеком.
Тот, кто отрицает разум у высших животных, должно быть, сам имеет его немного.
Все прекрасно лишь до тех пор, пока оно не коснется нас лично. Жизнь никогда не бывает прекрасна: прекрасны только картины ее в очищенном зеркале искусства.
Многие люди слишком много живут настоящим, это люди ветреные; другие слишком много живут будущим, это люди боязливые и беспокойные. Редко, кто сохраняет в этом случае должную меру.
Некоторые заблуждения мы сохраняем всю жизнь и воздерживаемся когда-либо исследовать их основания просто из какого-то нами самими не сознаваемого страха сделать открытие, что мы так долго и так часто верили в ложь и даже утверждали ее.
Здоровый нищий счастливее больного короля.
В сущности, индивидуальность каждого человека гораздо важнее национальности и в тысячу раз больше, нежели последняя, заслуживает того, чтобы быть принимаемой во внимание.
Плохие книги не только бесполезны, но положительно вредны. Ведь девять десятых текущей литературы только затем и публикуются, чтобы выманить из кармана доверчивой публики пару лишних талеров.
Во всех своих делах и начинаниях мы более или менее желаем конца, ждем его с нетерпением и рады, когда дело готово. Только генеральный конец, конец всех концов, желаем мы обыкновенно отсрочить как можно долее.
Как небрежность в костюме обнаруживает пренебрежение к тому обществу, где появляешься, так спешный, небрежный и дурной слог доказывает оскорбительное пренебрежение к читателям, которые по праву и наказывают автора тем, что его не читают.
Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно.
Кто запрягает своего Пегаса в ярмо и погоняет свою Музу кнутом, того ждет такое же возмездие, как и того, кто нес принудительную службу Венере.
Музыка не имеет отечества; отечество ее — вся Вселенная.
Читать следует только тогда, когда иссяк источник собственных мыслей, что нередко случается и с самым умным человеком. Но спугнуть, ради книги, собственную, неокрепшую мысль — значит совершить преступление против духа.
Разгонять свои мысли, чтобы дать место книжным, — по-моему все равно, что продавать свои земли, чтобы повидать чужие, — в чем Шекспир упрекал туристов своего времени.
Можно сказать, что первое средство для привлечения дельных мыслей — это не думать ни о чем пустячном и пошлом. Расчистите и место для дельных мыслей — они придут сами.
Ибо чем больше кто имеет в самом себе, тем меньше нуждается он во внешнем и тем меньшее значение имеют для него остальные люди. Таким образом, выдающийся ум ведет к необщительности.
Малейшие случайности способны нас сделать совершенно несчастными, вполне же счастливыми — ничто на свете. Как бы то ни было, а счастливейший миг счастливого — это минута его усыпления, а несчастнейший миг несчастного — это его пробуждение.
В общем оказывается, что человек настолько бывает общителен, насколько он умственно беден и вообще посредственен... Самые общительные из всех людей, говорят, негры, которые как раз и в интеллектуальном отношении отличаются наибольшей отсталостью.
Не оспаривай ничьих мнений, — помни, что если бы мы захотели разубедить кого-либо во всех нелепостях, в какие он верит, то можно было бы дожить до Мафусаиловых лет, не покончив с этим.
Высокие красивые деревья не приносят плодов. Плодовые деревья — маленькие безобразные калеки. Махровая садовая роза бесплодна, но не маленькая, дикая, почти лишенная аромата. Прекраснейшие здания чужды полезности: храм — не жилой дом.
Попурри, эта арлекинская куртка, сшитая из лоскутков, отрезанных от костюмов порядочных людей, — истинное музыкальное безобразие, которое не должно бы допускаться полицией.
Для каждого человека ближний — зеркало, из которого смотрят на него собственные пороки; но человек поступает при этом, как собака, которая лает на зеркало в том предположении, что видит там не себя, а другую собаку.
Правда не какая-нибудь кокотка, бросающаяся на шею тем, кто не желает ее; она, скорее, такая разборчивая красотка, что даже приносящий ей в жертву не может быть уверен в ее расположении.
Час ребенка длиннее, чем день старика.
Задача романиста вовсе не в том, чтобы рассказывать нам великие события, а в том, чтобы передавать в интересном виде мелочи жизни.
Человек, прибегающий к самоубийству, доказывает только то, что он не понимает шутки, — что он, как плохой игрок, не умеет спокойно поигрывать и предпочитает, когда к нему придет плохая карта, бросить игру и в досаде встать из-за стола.
Добродетель скромности поистине выгодное изобретение для обделенных природой: следуя ей, всякий должен говорить о себе, как если бы и он был убогий, и тогда для него дело принимает такой вид, будто вообще существуют одни только убогие.
Как нужда — постоянный бич народа, так и скука — бич высшего общества. В жизни буржуазии скука представлена воскресением, нужда же — шестью рабочими днями.
Неисчерпаемая бодрость мысли, ее непрерывная игра на разнообразных явлениях внутреннего и внешнего мира, способность и влечение ко все новым их комбинациям совершенно освобождают выдающегося человека из-под власти скуки, если исключить момент утомления.
Слава и честь — близнецы, однако же в том роде, как Диоскуры, из коих Поллукс был бессмертен, а Кастор — смертен: слава есть сестра бессмертной чести.
Обыкновенно бывает даже так, что чем позже слава приходит, тем дольше ей суждено длиться, как и вообще все превосходное созревает медленно.
Ни одна пылинка, ни один атом не уничтожается, между тем человек страшится, что смерть может уничтожить его.
Подобно тому, как человек не имеет никакого воспоминания о существовании своем до рождения, точно так же и после смерти у него не может оставаться никакого воспоминания о его настоящей жизни.
Сон, в сущности, заимствуется у смерти для поддержания жизни; он есть срочный процент смерти, которая сама представляет собою уплату капитала. Последний взыскивается тем позже, чем выше проценты и чем аккуратнее они вносятся.
Ученых специалистов можно сравнить с рабочими в женевских мастерских, из которых одни делают только колеса, другие — только пружины, третьи — только цепи, или еще — с музыкантами в оркестре, из которых каждый знает только свой инструмент.
Нет более прекрасного утешения для старца, чем видеть всю мощь своей молодости, воплощенной в трудах, которые не состарятся подобно ему.
Стиль — физиономия ума, менее обманчивая, чем настоящая физиономия. Подражать чужому стилю все равно, что носить маску. Напыщенность стиля походит на гримасничанье.
Ощущение страдания возрастает у человека быстрее, чем ощущение удовольствия, и увеличивается еще совершенно особенным образом благодаря реальному представлению о смерти.
Желание по природе своей — страдание; достижение скоро порождает пресыщение; под новым видом снова появляется желание, потребность; если же нет — то является бессодержательность, пустота, скука, борьба с которой настолько же мучительна, как и с нуждой.
На сцене один играет князя, другой советника, третий слугу, солдата, генерала и т. д. ...То же самое и в жизни. Различия ранга и богатства каждому отводят свою роль, но ей вовсе не соответствует внутренняя разница в счастье и довольстве; и здесь в каждом скрывается тот же бедняк с его нуждой и заботой.
Есть одна для всех врожденная ошибка — это убеждение, будто мы рождены для счастья.
Если кто молод, богат и чтим, то при оценке его счастья следует себя спросить, весел ли он еще; если весел, то решительно все равно, молод он или стар, статен или горбат, беден или богат, — он несомненно счастлив.
У толпы есть глаза и уши и немного сверх того; в особенности же она обладает крайне незначительной силой суждения и даже слабой памятью. Некоторые заслуги лежат совершенно вне сферы ее понимания; другие она понимает и с восторгом приветствует на первых порах, но затем их скоро забывает.
Всякого рода умственное превосходство — очень сильный обособляющий фактор: его берегут и ненавидят, а в качестве оправдания выдумывают у его обладателя всякого рода недостатки. Среди женщин почти тоже самое бываете красотой: очень красивые девушки не находят себе подруг, даже товарок.
Природный ум может заменить любое образование, но никакое образование не может заменить природного ума.
Что человек может быть великим умом, нисколько того не замечая, — это нелепость, в которой способна убедить себя лишь непроходимая бездарность, дабы иметь право считать чувство собственного ничтожества скромностью.
Утро — юность дня; все веселее, свежее, легче; мы чувствуем себя крепче, бодрее, свободнее располагаем нашими способностями... Вечер, наоборот, старость дня.
Ученые — это те, которые начитались книг; но мыслители, гении, просветители мира или двигатели человечества — это те, которые читали непосредственно в книге Вселенной.
Смерть — вдохновляющая муза философии: без нее философия вряд ли бы даже существовала.
Сообразовать философию с видами властей и делать ее орудием для добывания денег и должностей, по-моему, все равно, что причащаться, с целью утолить голод и жажду.
Те, которые надеются стать философами путем изучения истории философии, скорее должны вынести из нее то убеждение, что философами родятся, так же, как и поэтами, и притом гораздо реже.
Многим философы так же тягостны, как ночные гуляки, нарушающие сон мирных жителей.
Очень благородный характер мы представляем себе всегда с известным налетом тихой грусти, являющейся следствием не только постоянного огорчения повседневными неприятностями, но и вытекающей из сознания ничтожности благ и страданий вообще всякой жизни, не только собственной.
Средний человек озабочен тем, как бы ему убить время, человек же талантливый стремится время использовать.
Врач видит человека во всей его слабости, юрист — во всей его подлости, теолог — во всей его глупости.
Честь объективно — мнение, которое другие имеют в нашем мужестве, и субъективно — страх, который нам внушает это мнение.
В минуту смерти эгоизм претерпевает полное крушение. Отсюда страх смерти. Смерть поэтому некое поучение эгоизму, произносимое природою вещей.
Слава, которой суждено перейти потомству, подобна дубу,очень медленно растущему из своего семени; легкая эфемерная слава — это однолетнее, быстро всходящее растение, а слава ложная — скороспелая сорная трава, поспешно истребляемая.
Аскетизм есть отрицание воли к жизни.
Вежливость — это условное и систематическое отрицание эгоизма в мелочах повседневного обихода.
Злорадство есть не что иное, как бессильная жестокость, которая не будучи способна сама производить страдания, с удовольствием наблюдаемые ею у других, благодарит случай, производящий их вместо нее.
Житейская мудрость — это искусство провести свою жизнь возможно приятнее и счастливее.
Вернейшее средство не быть несчастным — не требовать слишком большого счастья.
Мы никого так ловко не обманываем, как самих себя.
Человек избегает, выносит или любит одиночество сообразно с тем, какова ценность его "я".
Трудно обрести покой в праздности.
Каждая разлука есть предвкушение смерти и каждая встреча — предвкушение воскрешения. Оттого люди склонны огорчаться даже самой непродолжительной разлуке и радоваться даже самой незначительной встрече.
Раскаяние есть осознание истинного отношения поступка к намерению.
Самообладание — это твердость в сохранении и соблюдении принципов вопреки противодействующим им мотивам.
Слава бежит от тех, кто ее ищет, и следует за теми, кто ею пренебрегает.
То, что принято называть судьбою, является, в сущности, лишь совокупностью учиненных человеком глупостей.
Счастье состоит не столько в наличии удовольствия, сколько в отсутствии страдания.
Учись обнаруживать свой ум в молчании, а не в разговорах.
Честь — это внешняя совесть; совесть — это внутренняя честь.
Если шутка прячется за серьезное — это ирония; если серьезное за шутку — юмор.