Годы жизни: 1844 г. - 1900 г.
Немецкий философ, эссеист.
Цитаты автора
Найдено цитат автора: 211
Много кратких безумий — вот что вы называете любовью. И ваш брак кладет предел множеству кратких безумий одной большой и долгой глупостью.
Брак придуман для посредственных людей, которые не способны ни к сильной любви, ни к крепкой дружбе: потому-то он оказывается подходящим для большинства, но также и для тех весьма редких, которые способны и к любви, и к дружбе.
Одиннадцать двенадцатых всех великих людей истории были лишь представителями какого-то великого дела.
Люди, стремящиеся к величию, суть по обыкновению злые люди: таков их единственный способ выносить самих себя.
Вы говорите, что правое дело оправдывает и войну? А я вам говорю, что хорошая война оправдывает всякое дело.
После опьянения победой всегда возникает чувство великой потери: наш враг, наш враг мертв! Даже о потере друга мы жалеем не так глубоко, как о потере врага.
Гименей! Я называю так волю двух создать одного, который будет выше тех, кто его создал. Гименей! Я называю так взаимное уважение мужчины и женщины. Гименей! — их уважение к взаимной воле.
Всего лучше начинать каждый день так: думать при пробуждении о том, нельзя ли в этот день доставить радость хоть одному человеку.
Наш долг — это право, которое другие имеют на нас.
Есть тысячи дорог, по которым еще никто не шел, тысячи здоровых натур и скрытых островов в жизни. Все еще не исчерпаны и не исследованы и человек, и человеческая земля.
Жизнь есть источник радости; но в ком говорит испорченный желудок, отец печали, для того отравлены все источники.
Большинство людей слишком заняты собой, чтобы быть злобными.
Мы более искренни по отношению к другим, чем по отношению к самим себе.
Культура — это лишь тоненькая яблочная кожура над раскаленным хаосом.
Есть больше кумиров, нежели недействительности в мире... Я поставлю вопросы ударами молотка; быть может, — кто знает? — в ответ я получу пустой звук, исходящий из пустых, раздутых внутренностей.
Кому нет нужды в том, чтобы лгать, тот извлекает себе пользу из того, что он не лжет.
Когда большой человек кричит, маленький человек тотчас подбегает и язык его высунут наружу от удовольствия. Он называет это "состраданием".
Маленький человек, особенно если он поэт, с жаром клеймит жизнь! На словах! Слушайте его; но умейте также различать в его речах восторг от заклеймений.
Вера в причину и следствие коренится в сильнейшем из инстинктов: в инстинкте мести.
Самые застенчивые девушки являются в полуобнаженном виде, если этого требует мода, и даже увядшие, старые женщины не отваживаются воспротивиться такой заповеди, как бы умны и хороши ни были они в других отношениях.
Мораль — это важничанье человека перед природой.
Мудрость требует от нас быть мужественными, беззаботными, насмешливыми, буйными: ведь она женщина и может любить лишь воина.
Печальные и горькие мысли невозможны без физиологических причин. Чтобы стать великим обвинителем известного времени или целой жизни, для этого надо сначала соответствующим образом подготовить печень.
Кто подвергается нападкам со стороны своего времени, тот еще недостаточно опередил его — или отстал от него.
И глубокая ненависть есть идеалистка: делаем ли мы при этом из нашего противника бога или дьявола, в любом случае мы оказываем ему слишком много чести.
Предрассудок — думать, что нравственность более благоприятствует развитию ума, чем безнравственность.
Познание уничтожает деятельность: для того, чтобы действовать, нужно быть ослепленным иллюзией.
Нужно гордо поклоняться, если не можешь быть идолом.
Пошлая натура отличается тем, что она никогда не упустит из виду своей выгоды: свою мудрость и свое чувство собственного достоинства она видит в том, чтобы не дозволить своим стремлениям увлечь себя на нецелесообразные поступки.
Правда похожа на женщин; она требует, чтобы ее поклонник сделался лжецом ради нее, — с той лишь разницей, что этого требует не суетность, а жестокость ее.
Когда имеешь достаточно правды, тогда не бывает надобности во лжи людям; с помощью правды можно вас обманывать и увлекать, куда угодно.
Моральные предрассудки все еще необходимы и, к сожалению, без них пока нельзя обойтись: подкрепление, которое дают они, поддерживает слабость и бессилие, против которых они употребляются, как лекарство.
Такт хорошего прозаика в выборе средств состоит в том, чтоб ближе подойти к поэзии, но не перейти к ней.
Тот, кто не может располагать двумя третями дня лично для себя, должен быть назван рабом.
Раскаиваться — значит прибавлять к совершенной глупости новую.
В сущности, между религией и настоящей наукой нет ни родства, ни дружбы, ни вражды: они на разных планетах.
Когда закатывается солнце, богатейшее светило, то даже беднейший рыбак гребет золотым веслом.
Мы даже гибнем от наших сил скорее, чем от слабостей; свои слабости мы знаем, но сил своих мы не знаем.
В стадах нет ничего хорошего, даже когда они бегут вслед за тобой.
Великое наследие предшествовавшего нам человечества заключается в том, что мы больше не должны испытывать постоянный страх перед зверями, варварами, богами и сновидениями.
Если ты прежде всего и при всех обстоятельствах не внушаешь страха, то никто не примет тебя настолько всерьез, чтобы в конце концов полюбить тебя.
Пока не покорила нас судьба, надобно водить ее за руку, как ребенка, и сечь ее; но если она нас покорила, то надобно стараться полюбить ее.
На свете гораздо больше счастья, нежели это видится затуманенными печалью глазами, если только считать верно и не забывать тех приятных минут, которыми бывает богат каждый день человеческой жизни, как бы тяжела они ни была...
Богатство жизнью обнаруживается в богатстве телодвижений. Надобно научиться видеть телодвижения в длинноте и краткости предложений, в выборе слов, в паузах, в расположении аргументов.
Благодетельное и назидательное влияние какой-нибудь философии... нисколько не доказывает верности ее, точно так же, как счастье, испытываемое сумасшедшим от своей idee-fixe, нисколько не говорит в пользу разумности этой идеи.
Всюду, где образовалось сильное общество, государство, религия, общественное мнение, всюду, где остановилась тирания, она одинаково ненавидела философа, ибо философия открывает человеку убежище, куда не проникает никакая тирания, долину внутреннего мира, лабиринт сердца, и это раздражает тиранов.
Давать каждому свое — это значило бы: желать справедливости и достигать хаоса.
Плохо было бы, если бы историю писали только "хорошие" люди, вечные фарисеи! Великих людей прошлого они закрашивают до тех пор, пока те не станут похожими на "хороших" людей!
Война и храбрость произвели больше великого, чем любовь к ближнему. Не жалость ваша, но храбрость до сих пор спасала мир от катастрофы.
Человек по отношению к самому себе самое жестокое животное; и у всех, кто зовет себя "грешником", "кающимся", умейте различать нотку восторга в жалобах и самоуничижении.
У большинства является энергия духа только в том случае, когда они подчиняются необходимости борьбы: при нападении или обороне, под влиянием страха или мести. Но только проходит эта необходимость, они впадают в оцепенение.
У язвительного человека чувство пробивается наружу редко, но всегда очень громко.
Во всякой аскетической морали человек поклоняется части самого себя, как Богу, для чего он должен признать дьявольской другую свою часть.
Аскет из добродетели делает нужду.
Тонкой душе тягостно сознавать, что кто-либо обязан ей благодарностью; грубой душе — сознавать себя обязанной кому-либо.
Большие благодеяния порождают не благодарных, а мстительных.
Благородно стыдиться в себе лучшего, потому что только сам обладаешь им.
Бесчеловечно благословлять там, где тебя проклинают.
"Наш ближний — это не наш сосед, а сосед нашего соседа" — так считает каждый обыватель.
Привилегия величия состоит в том, что оно способно осчастливить малыми дарами.
Героизм — это добрая воля к абсолютной самопогибели.
Признаком гуманности часто служит то, чтобы не судить другого и отказаться думать о нем.
С красотой женщины должна увеличиваться ее стыдливость.
Жертвы, которые мы приносим, доказывают лишь, сколь незначительной делается для нас любая другая вещь, когда мы любим нечто.
Есть много жестоких людей, которые лишь чересчур трусливы для жестокости.
Жестокость бесчувственного человека есть антипод сострадания; жестокость чувствительного — более высокая потенция сострадания.
Самомнение при наличии заслуг оскорбляет еще больше, чем самомнение людей без заслуг, ибо уже сама заслуга оскорбляет.
В злобе встречаются высокомерный со слабым.
Чтобы навредить человеку, не стоит прибегать к злословию: достаточно сказать о нем какую-нибудь правду.
Тот, кто не умеет найти дорогу к своему идеалу, живет легкомысленнее и бесстыднее, нежели человек без идеала.
Человек, взыскующий истины, должен не только уметь любить своих врагов, но и уметь ненавидеть своих друзей.
Лжет не только тот, кто говорит вопреки своему знанию, но еще больше тот, кто говорит вопреки своему незнанию.
Любезности, которые оказывают нам нелюбимые люди, мы причисляем к их поступкам против нас.
Если бы не существовало любопытства, люди мало делали бы для блага ближнего. Любопытство же под именем долга или сострадания втирается в дом несчастного и нуждающегося.
Моральное негодование есть коварнейший способ мести.
Маленькое мщение более человечно, чем отсутствие всякой мести.
Искусство молчания состоит в том, чтобы молчание не научилось выдавать себя молчанием.
Опасность мудреца в том, что он больше других подвержен соблазну влюбиться в неразумное.
Мужествен тот, кто знает страх, но побеждает его, кто видит бездну, но с гордостью смотрит в нее.
Надменность есть показная или наружная гордость: но гордости свойственно не иметь способности к притворству, к игре, к лицемерию; поэтому надменность есть притворство неспособности к притворству.
Наказание имеет целью улучшить того, кто наказывает, — вот последнее убежище для защитников наказания.
Наши недостатки суть наши лучшие учителя: но к лучшим учителям всегда бываешь неблагодарным.
Если мы кого-нибудь любим или уважаем и потом узнаём,что он страдает, то наше чувство любви выливается в нежность.
Независимость есть форма самоотречения, до которого доходит человек властолюбивый, долго искавший того, чем он мог бы властвовать, и не нашедший ничего, кроме себя самого.
Мы не ненавидим человека, коль скоро считаем его ниже себя; мы ненавидим его лишь тогда, когда считаем равным себе или выше себя.
Лишь тот порочный человек несчастен, у кого потребность в пороке растет вместе с отвращением к пороку — и никогда не зарастает им.
Обязанность означает стремление к цели не ради чего-нибудь другого, а ради нее самой.
Помогай себе сам, тогда поможет тебе и каждый.
Нельзя прощать тем, кто не умеет прощать.
Содеянное из любви не морально, а религиозно.
Самоубийцы дискредитируют самоубийство — не наоборот.
Свобода — это воля к личной ответственности.
Ты называешь себя свободным. Свободным от чего, или свободным для чего?
Любите, пожалуй, своего ближнего как самого себя. Но прежде всего будьте такими, которые любят самих себя.
Отгонять от себя скуку любым путем столь же пошло, как работать без удовольствия.
Когда благодарность многих к одному отбрасывает всякий стыд, возникает слава.
В снисходительности нет и следа человеконенавистничества, но именно потому слишком много презрения к людям.
У того, кто хочет быть во всем справедливым, даже ложь обращается в любовь к человеку.
Стыдиться своей безнравственности — это одна из ступеней лестницы, на вершине которой стыдятся также своей нравственности.
Суетный человек держится за средство к цели и забывает о самой цели.