Годы жизни: 1788 г. - 1860 г.
Немецкий философ, основоположник нового философского течения - "философии жизни".
Цитаты автора
Найдено цитат автора: 183
Если наша личность плоха, то испытываемые нами наслаждения уподобляются ценному вину, вкушаемому человеком, у которого во рту остался вкус желчи.
То, что мы имеем в себе — наша личность и подлинная ценность ее, — является единственным непосредственным фактором нашего счастья и довольства; все остальные факторы влияют лишь косвенно и действие их может быть парализовано, тогда как личность проявляет свое влияние всегда. Потому-то зависть к личным достоинствам — самая непримиримая и скрывается особенно тщательно.
Мы переносим свалившееся на нас извне несчастие с большею покорностью чем происшедшее по нашей вине: судьба может измениться, личные же наши свойства никогда.
Веселость приносит нам непосредственную прямую выгоду. Только она является наличной монетой счастья; все другое — кредитные билеты.
Кому предназначено наложить отпечаток своего ума на все человечество, для того существует лишь одно счастье: иметь возможность развить свои способности и закончить свои труды, и одно несчастье: не иметь этой возможности. Все остальное мало его касается.
Философией злоупотребляли со стороны государства, как инструментом, а с другой стороны как средством для заработка, но кто может действительно поверить в то, что истина может появиться на свет просто как побочный продукт?
Философия до сих пор терпела неудачи главным образом потому, что ее искали по пути науки, а не искусства. Философ никогда не должен забывать, что философия есть искусство, а не наука.
Едва ли люди стали бы философствовать, если бы не было смерти.
Посмотрите на лесную улитку: без всяких орудий для бегства, для обороны, для обмана, для укрывательства она представляет собою готовую добычу для всех желающих. Посмотрите, как рыба беспечно играет в еще открытой сети, как лень удерживает лягушку от бегства, которое могло бы ее спасти, как птица не замечает сокола, который кружит над нею, как волк из-за кустарника зорко высматривает овец. Все они, малозаботливые и осторожные, простодушно бродят среди опасностей, которые каждую минуту грозят их существованию. Таким образом, природа, без всякого раздумья не только отдавая свои невыразимо искусные организмы в добычу более сильным существам, но и предоставляя их произволу слепого случая, капризу всякого дурака, шаловливости всякого ребенка, — природа говорит этим, что гибель индивидуумов для нее безразлична, ей не вредит, не имеет для нее никакого значения, и что в указанных случаях беспомощности животных результат столь же ничтожен, как и его причина. Она весьма ясно выражает это, и она никогда не лжет, но только она не комментирует своих вещаний, а говорит скорее в лаконичном стиле оракула. И вот, если наша общая всемать так беспечно посылает своих детей навстречу тысяче грозящих опасностей, без всякого покрова и защиты, то это возможно лишь потому, что она знает, что если они падают, то падают только обратно в ее же лоно, где и находят свое спасение, так что это падение — простая шутка. С человеком она поступает не иначе, чем с животными; и на него, следовательно, тоже распространяется ее девиз: жизнь или смерть индивидуума для нее безразличны. Поэтому, в известном смысле, они должны быть безразличны и для нас, так как ведь мы сами — тоже природа. И действительно, если бы только наш взгляд проникал достаточно глубоко, мы согласились бы с природой и на смерть или жизнь смотрели бы так же равнодушно, как она.
"Почему" можно назвать матерью всех наук.
Кто любит истину, тот ненавидит богов, как в единственном, так и во множественном числе.
Религия в течение 1900 лет держала разум в наморднике.
Вера и знание — это две чаши весов: чем выше одна, тем ниже другая.
Если каждому из нас воочию показать те ужасные страдания и муки, которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет; и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам и камерам хирургических истязаний, по тюрьмам, застенкам, логовищам невольников, через поля битвы и места казни; если открыть перед ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного любопытства, то в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за "наилучший из возможных миров". Да и откуда взял Данте материал для своего ада, как не из нашего действительного мира? И тем не менее получился весьма порядочный ад. Когда же, наоборот, перед ним возникла задача изобразить небеса и их блаженство, то он оказался в неодолимом затруднении именно потому, что наш мир не дает материала ни для чего подобного.
Не удивление, а недоумение и печаль суть начало философии.
Каждое ограничение способствует счастью. Чем уже круг нашего зрения, наших действий и сомнений, тем мы счастливее; чем шире он — тем чаше мы страдаем или тревожимся. Ведь вместе с ним растут и множатся заботы, желания и тревоги.
Если подозреваешь кого-нибудь во лжи — притворись, что веришь ему тогда он лжет грубее и попадается. Если же в его словах проскользнула истина, которую он хотел бы скрыть, — притворись неверящим: он выскажет и остальную часть истины.
В одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле.
Истинная дружба — одна из тех вещей, о которых, как о гигантских морских змеях, неизвестно, являются ли они вымышленными или где-то существуют.
Обыватель — это человек, постоянно и с большой серьезностью занятый реальностью, которая в самом деле не реальна.
Нет лучшего утешения в старости, чем сознание того, что удалось всю силу молодости воплотить в творения, которые не стареют.
С точки зрения молодости, жизнь есть бесконечно долгое будущее; с точки зрения старости — очень короткое прошлое.
Ставить кому-либо памятник при жизни — значит объявить, что нет надежды на то, что потомство его не забудет.
Глупец гоняется за наслаждениями и находит разочарование, мудрец же только избегает горя.
Самоубийца именно потому и перестает жить, что не может перестать хотеть.
То, что есть в человеке, несомненно важнее того, что есть у человека.
Объективно — честь есть мнение других о нашей ценности, а субъективно — наша боязнь перед этим мнением.
Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности.
Истинный характер человека сказывается именно в мелочах, когда он перестает следить за собою.
Гордость есть внутреннее убеждение человека в своей высокой ценности, тогда как тщеславие есть желание вызвать это убеждение в других, с тайной надеждой усвоить его впоследствии самому.
Лучше обнаруживать свой ум в молчании, нежели в разговорах.
Мы знаем, что смерть неизбежна, и все равно ставим перед собой какие-то цели, стараясь выдуть мыльный пузырь как можно больше, хотя отлично знаем, что он лопнет.
Государство — это "намордник".
Чтобы основать совершенное государство, надо прежде всего создать такие существа, природа коих допускает, чтобы они всюду жертвовали собственным благом во имя общественного благополучия.
Государство — это всего лишь средство, с помощью коего вооруженный разумом эгоизм старается избежать своих же собственных, на него же обращенных дурных последствий, причем каждый способствует благополучию всех, потому что видит в нем залог своего собственного благоденствия.
Есть ли счастье в мире? Нет. Если цель, которую ставит человек, не достигнута, сели желание не осуществлено — человек несчастен. Но если достигнуты — человек пресыщен, наступает неизбежное разочарование и неумолимо возникает вопрос: а что же дальше?
Перо для мышления — все равно, что палка для ходьбы. Но как для самой легкой походки не требуется палка, так самое совершенное мышление происходит без пера. И только когда начинаешь стареть, охотно берешься и за палку, и за перо.
Что нас так восхищает созерцание животных, это основывается на том, что нам приятно видеть перед собой собственную сущность, доведенную до такого упрощения.
Аффектирование какого-либо качества, хвастовство им — это признание самому себе, что не обладаешь им. Хвастается ли человек храбростью, ученостью, умом, богатством, успехом у женщин, остроумием, знатностью рождения или еще чем-нибудь, — все это свидетельствует, что именно этого-то ему и не хватает: кто действительно обладает каким-либо достоинством, тому и в голову не прилет выказывать его — он совершенно спокоен на этот счет. Именно таков смысл испанской пословицы: "Раз подкова бренчит, значит, в ней не хватает гвоздя".
Люди, одаренные великими и блестящими качествами, не особенно стесняются сознаваться в своих недостатках и слабостях или обнаруживать их перед другими. Они смотрят на них, как на нечто, за что они заплатили, и даже думают, что скорее они делают честь этим слабостям, чем слабости им — бесчестие.
Люди, живущие стремлениями и надеждами, то есть будущим, смотрящие всегда вперед и с нетерпением спешащие всегда вперед, навстречу грядущим событиям, — будто эти события принесут им истинное счастье, — и пропускающие тем временем настоящее, не успев им насладиться, — эти люди, несмотря на написанную на их лицах серьезность, подобны тем ослам, которых в Италии заставляют идти быстрее, привешивая к концу палки, укрепленной на их голове, охапку сена, которую они видят близко перед собой и вот-вот надеются достать. Итак, вместо того, чтобы исключительно и постоянно заниматься планами и заботами о будущем или предаваться сожалению о прошлом, — мы должны помнить, что лишь настоящее реально, лишь оно одно достоверно. Мы пропускаем с кислым лицом тысячи часов, не наслаждаясь ими, чтобы потом с тщетной грустью вздыхать по ним. Вместо этого следует по достоинству ценить сносное настоящее, хотя бы самое обыденное, которое обычно мы равнодушно пропускаем мимо себя.
Читать — значит думать чужой головой, вместо своей собственной.
Упреждать время надлежит лишь теоретически, предвидя его действие, а не практически, то есть не следует торопить его, требуя раньше времени того, что может принести с собой лишь время. Ибо делающий это узнает на опыте, что нет более жестокого, неумолимого ростовщика, чем время, и что оно, когда его вынуждают давать авансы, берет за это более тяжкие проценты, чем любой еврей.
Обозреть то, что может случиться, — для этого нужен ум, а для обзора того, что уже случилось, требуются только внешние чувства.
В своих мероприятиях мы не должны забираться слишком далеко в будущее, а оставлять также кое-что на долю случая и смело смотреть навстречу многим опасностям в надежде, что они минуют нас, как это часто бывает с черными грозовыми тучами.
Вежливость для человека — то же, что для воска тепло. Как для воска, от природы твердого и упорного, достаточно немного теплоты, чтобы он стал мягок и принял какую угодно форму, так даже людей сварливых и злобных немного вежливости и дружелюбия способно сделать уступчивыми и услужливыми.
Нет такого характера, который мог бы обходиться собственными силами и быть всецело предоставлен самому себе: каждый нуждается в руководстве со стороны понятий и максим.
Чтобы пройти свой путь в мире, полезно взять с собой большой запас предусмотрительности и снисходительности: первая предохранит нас от убытков и потерь, вторая — от споров и ссор.
Относительно многих самое умное будет думать: "Изменить я его не изменю, постараюсь поэтому его использовать".
Общественные связи каждого человека стоят как бы в обратном отношении к его интеллектуальной ценности, и слова "он очень необщителен" почти равносильны похвале: "Это человек с большим достоинством".
Известно, что беды становятся легче, когда их переносят сообща; к ним люди причисляют, по-видимому, и скуку, — вот почему они устраивают собрания, чтобы скучать вместе.
С такой же неизменностью, как мурлычет кошка, если ее погладить, сладкое блаженство отражается на лице человека, которого хвалят, особенно за то, в чем он считает себя знатоком, хотя бы похвала эта была явной ложью.
Каждый усматривает в другом лишь то, что содержится в нем самом, ибо он может постичь его и понимать его лишь в меру своего собственного интеллекта.
Если же кто-то действительно для нас очень дорог, мы должны скрывать это от него, как будто бы это преступление. Такой совет не особенно-то отраден, зато он верен. Даже собакам трудно не испортиться от больших ласк, не говоря уже о людях.
Когда люди вступают в тесное общение между собой, то их повеление напоминает дикобразов, пытающихся согреться в холодную зимнюю ночь. Им холодно, они прижимаются друг к другу, но чем сильнее они это делают, тем больнее они колют друг друга своими длинными иглами. Вынужденные из-за боли уколов разойтись, они вновь сближаются из-за холода, и так — все ночи напролет.
Тысячи наслаждений не окупают одного страдания.
Иной бы удивился, увидев, из чего, собственно, слагается его совесть, которая кажется ему вполне благоразумной: приблизительно — 1/5 страха перед людьми, 1/5 дезидемонии (страха перед верховными силами), 1/5 предрассудков, 1/5 тщеславия и 1/5 привычки, так что он в основе не лучше того англичанина, который прямо заявил: "Мне не по средствам содержать совесть".
Сострадание есть вполне единственная и действительная основа всякой свободной справедливости и всякого истинного человеколюбия, и лишь поскольку деяние истекает из него — имеет оно нравственную ценность.
Каждое деяние человека есть необходимое произведение его характера и наступающего мотива.
Жизнь — коротка, а правда действует далеко и живет долго; будем же говорить правду!
Уединение избавляет нас от необходимости жить постоянно на глазах у других и, следовательно, считаться с их мнениями.
Ценить высоко мнение людей — будет для них слишком много чести.
Довольствоваться самим собою, быть для себя всем и иметь право сказать: "Omnia mea mecum porto" ("Все свое ношу с собой") — это, бесспорно, важнейшее данное для счастья.
Философские системы — такой же неуживчивой натуры, как пауки или хищные животные, истребляющие друг друга. Борьба эта длится более двух тысячелетий.
Прогресс — это сновидение XIX века, подобно тому, как воскресение из мертвых было сновидением X века; у каждого времени свои сны.
Какой прок от просветителей, реформаторов, гуманистов? Чего добились на самом деле Вольтер, Юм, Кант? Все их старания — тщетные и бесплодные усилия, ибо мир — это госпиталь неизлечимых.
Всякое страдание есть не что иное, как неисполненное и пресеченное хотение.
Для меня оптимизм, если он только не бессмысленные речи тех, под плоскими лбами которых ничего не гостит, кроме слов, является не только нелепым, но также и истинно безнравственным образом мыслей, как горькая насмешка над несказанными страданиями человечества.
Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная, зачем.
Кто не любит одиночества — тот не любит свободы, ибо лишь в одиночестве можно быть свободным.
Моя философия не дала мне совершенно никаких доходов, но зато избавила меня от очень многих трат.
Я никогда не претендовал, чтобы моя философия все исчерпывала и не оставляла более вопросов. В этом смысле философия действительно невозможна, — это была бы наука всезнания.
Любовь — большая помеха в жизни. С ее помощью заполняются тюрьмы и дома для умалишенных. Хроника любовных страстей легко прослеживается в протоколах комиссара полиции.
Справедливость скорее мужская добродетель, человеколюбие — женская.
Из личных свойств непосредственнее всего способствует нашему счастью веселый нрав.
Не следует относиться пренебрежительно к новому, может быть, истинному изречению или мысли только потому, что они попались в плохой книге или услышаны из уст глупца; первая их выкрала, второй подхватил на лету, — что и та и другой, конечно, скрывают.
Тщеславие делает человека болтливым.
Лицо человека высказывает больше и более интересные вещи, нежели его уста: уста высказывают только мысль человека, лицо — мысль природы.
Как лекарство не достигает своей цели, если доза слишком велика, так и порицание и критика — когда они переходят меру справедливости.
Если не желаете нажить себе врагов, то старайтесь не выказывать над людьми своего превосходства.
В старости нет лучшего утешения, чем сознание, что в молодости все силы отданы делу, которое не стареет.
Человек, в сущности, дикое, страшное животное. Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности, называемом цивилизацией: поэтому и пугают нас случайные выпады его природы. Но где когда-либо падают замки цепи законного порядка и водворяется анархия, там он показывает себя таким, каков он есть.
Чтобы прикрыть себя, скудоумие принимает всякие формы: оно прикрывается и напыщенностью и высокопарностью, и тоном превосходства и важности, и сотней иных обличий, и только не может прикинуться наивностью, здесь оно сразу бы разоблачалось и предстало голою глупостью.
Кто постоянно похваляется каким-либо своим качеством, тот признает тем самым, что он им вовсе не обладает.
Академии и философские кафедры тоже служат вывеской, внешней личиной мудрости; но и она здесь большей частью отсутствует, скрываясь где-нибудь в совершенно иных местах.
Богатство подобно морской воде, от которой жажда тем больше усиливается, чем больше пьешь.
Люди в тысячу раз больше хлопочут о наживании себе богатства, нежели об образовании своего ума и сердца; хотя для нашего счастья то, что есть в человеке, несомненно важнее того, что есть у человека.
Борода, как полумаска, должна быть запрещена полицейскими мерами. Вдобавок, как половое отличие на лице, она непристойна; оттого она и нравится женщинам.
Вежливость — это фиговый лист эгоизма.
Вежливость — мудрость, стало быть, невежливость — глупость. Пренебрегать ею, создавая себе врагов, — озорство, все равно что поджог дома.
Вежливость, как игорная фишка, есть открыто признанная фальшивая монета. Скупость на нее доказывает скудоумие, щедрость, напротив — ум. Кто же доводит вежливость до пожертвования реальными интересами, похож на человека, раздающего вместо фишек настоящие купюры.
Подобно тому, как вынужденная любовь вызывает только ненависть, точно так же и принужденная вера есть самое существенное безверие.
Водевиль с пением похож на человека, щеголяющего в платье, которое он скупил по частям на толкучем рынке; каждую вещь уже носил другой, для кого она была сделана и прилажена, и сразу видно, что они не составляют целого.
Газеты — это секундные стрелки истории. Но большей частью такие, что не только из худшего металла, но редко и ходят верно. Так называемые передовые статьи в них — это хор к драме текущих событий.
Вследствие высокого положения гениальных умов, лучезарное сияние требует иногда целого ряда лет, чтобы дойти до обитателей земли.
Гений среди других голов — то же, что карбункул между драгоценными каменьями: он сияет собственным светом, тогда как другие только отражают падающий на них свет.
Каждое дитя до некоторой степени гений и каждый гений до некоторой степени дитя.
Предается ли гений музыке или философии, живописи или поэзии, — творение его не есть вещь, предназначенная для пользы. Быть бесполезным — это характерная черта произведений гения: это его грамота на благородство.
Для глупца общество других глупцов несравненно приятнее общества всех великих умов, вместе взятых.
Самый распространенный вид гордости — национальная гордость.