Годы жизни: 1671 г. - 1713 г.
Граф, английский философ. В своих произведениях утверждал идею достоинства и внутренней свободы человека.
Цитаты автора
Найдено цитат автора: 27
Сегодня дела мои шли успешно, в итого представления мои восхищены до небес: "Мир превосходен! Все великолепно! Каждая вещь мила и привлекательна — люди, слова, компания, общество, можно ли желать лучшего?" Назавтра приходят разочарования, неудачи, огорчения. И что же следом? "О, жалкое человечество! О, испорченность! Кто бы стал жить среди людей? Кто — писать и творить для такого мира".
Как известно, областью философии является учить нас, что мы такое, хранить нас в нашем тождестве с нами самими и так направлять господствующие над нами образы, страсти и умонастроения, чтобы мы были постижимы для самих себя и узнавались не только по чертам лица и внешнему виду. Ибо, конечно, не через одно лицо свое мы — это сами мы. Когда фигура наша и вид претерпевают изменения, то тут не мы меняемся. Но есть нечто такое, чему стоит полностью преобразиться и видоизмениться, — вот и мы уже превратились и перестали быть самими собою.
Я отчетливо ощущаю, что во всех значительных проектах есть на первый взгляд некий налет химерической фантазии и самомнения, ввиду чего сами прожектеры являются, скорее, в каком-то смешном свете.
Вы говорите — природа. А что такое природа? Что это — некий смысл? Некое лицо? Есть ли у нее разум и разумение? Нет? Кто же тогда разумеет за нее, кто печется и заботится о ней? Никто, ни единая душа, но каждый — сам о себе.
Нам следовало бы воздерживаться от смеха, слыша, что индийские философы, желая успокоить народ, спрашивающий, на чем держится это гигантское сооружение мира, отвечают — держится на слоне. А на чем слон? — Щекотливый вопрос! Но на него никоим образом нельзя отвечать. Вот только тут и можно упрекнуть наших индийских философов. Им следовало бы довольствоваться слоном и не идти дальше. Но у них еще в запасе черепаха, спина ее достаточно широкая, как им кажется. И вот черепаха вынуждена нести новую тяжесть, а дело обстоит хуже, чем прежде.
Единственный способ спасти человеческое здравомыслие и сохранить разумность в мире — это дать свободу острому уму. Однако никогда не будет свободен острый ум там, где отнята свобода для насмешки.
Если людям запретить серьезно говорить о некоторых предметах, они будут говорить о них иронически. Если им вообще запретить говорить о таких предметах или если они действительно почувствуют опасность таких разговоров, то они станут вдвойне маскироваться, облекаться в одежды таинственности и говорить так, что трудно будет понимать или ясно истолковывать их тем, кто склонен причинять им вред. И вот тогда насмешка входит в моду и достигает своих крайностей. Дух преследования породил дух иронии, а отсутствие свободы несет ответственность за отсутствие подлинных нравов, за порчу или дурное употребление изящной шутки и юмористического умонастроения.
Чем больше давление, тем резче сатира. Чем ужаснее рабство, тем она тоньше.
Художник, если он не лишен гения, понимает правду и единство в замысле, он понимает, что перестанет быть естественным, если будет слишком тесно следовать за природой и во всем воспроизводить ее.
Педантизм и ханжество — это такие жернова, которые способны утопить любую книгу, несущую на себе хотя бы малую толику их мертвого веса. Дух педанта не отвечает требованиям века, — мир хочет, чтобы его учили, но не хочет, чтобы его опекали.
Единственный яд для разума — страсть. Ибо ложное рассуждение быстро переменится, если пройдет страсть.
Кто имеет дело с характерами, не может не знать характер свой собственный — или же он вообще ничего не будет знать. А кто пожелает развлечь человечество чем-то полезным в таком роде, должен сначала сам быть уверен, что извлечет пользу для себя. Ибо в этом смысле совершенно справедливо сказать, что мудрость и милосердие должны начинаться с нас самих.
Тот, кто уверен в жизни после смерти, не нуждается в чрезмерных заботах о судьбе добродетели в этом мире.
Трудно вообразить, какая же в том честь Богу, если Его славят создания, не способные различить, что достойно хвалы и что превосходно в самом роде человеческом.
Нет ничего глупее и обманчивее половинчатого скептицизма. Ибо пока сомнение прилагается только к одной стороне, на другой тем сильнее растет достоверность. Одна сторона глупости кажется смехотворной, а другая все более раздувается и все больше лжет.
Если добродетель сама по себе не ценна и не почтенна, то я не вижу, какой почет может быть в том, чтобы следовать ей ради выгодной сделки. Если любовь к совершению добра сама по себе не есть склонность добрая и истинная, то я не знаю, возможна ли вообще доброта или добродетель.
Странно представить, чтобы война, самое дикое, что только есть, была страстью наиболее героических душ.
Все превосходно, все заслуживает любви, все радует и веселит — все, кроме человека и его жизненных обстоятельств, которые кажутся не столь совершенными.
Для дурного выбора нет извинений.
Мнительное себялюбие и низость — вечные спутники нашего страха.
Тот, кто оказывается настоящим другом, — тот и настоящий человек, тот не остается в долгу и перед обществом.
Что для одних — нелепость, для других — доказательство.
Героизм и человеколюбие — почти одно и то же. Но стоит чувству этому хотя бы немного сбиться с пути, и любящий человечество герой превращается в свирепого безумца: освободитель и хранитель делается притеснителем и разрушителем.
Нашим мыслям в целом присущ такой темный и неясный язык, что самое трудное на свете — заставить их сказаться со всей отчетливостью.
В одном только можно быть более чем уверенным — коль скоро у нас есть ум и мы не утратили желаний и чувств, всевозможные фантазии и капризы будут трудиться изо всех сил и, в обществе ли мы или наедине с собою, — они оттого не прервутся и не прервут своей деятельности. У них в любом случае будет поле деятельности.
Если люди терпят разговоры о своих пороках, — это лучший признак того, что они исправляются.
Мизантропия — это презрение к человеку, вытекающее из пессимистического взгляда на жизнь.